Когда приходил домой мистер Андерш, он выуживал из жестяной коробки леденец для себя, если мы ему оставляли — чаще всего мы старались ему оставлять, — а потом спускался вниз, и когда он заглядывал с лестничного пролета, его черная шерстяная шляпа была будто из оплывшего воска. Он никогда не был похож на того себя, каким мы видели его в школе. В школе, с руками, белыми от мела, с грушами, которые он вечно носил с собой, но, казалось, никогда не ел, он был просто мистер Андерш — учитель математики в пятых классах, со смешным акцентом, и его забавно было позлить. В школе ни одному из нас никогда не приходило в голову его пожалеть.
— Ну, здравствуйте все, — обращался он к нам, будто мы были кучкой щенячьего дерьма, попавшегося ему на глаза, и мы прекращали игру и, не дыша, замирали, ожидая, как поступит Стефан.
Чаще всего Стефан отзывался: «Привет» — или даже: «Привет, па».
Тогда и мы гудели, как стенные часы с боем:
— Здравствуйте, мистер Андерш…
— Спасибо за конфеты.
— У вас опять вся шляпа промокла…
И он улыбался, кивал и поднимался наверх.
Случались и другие дни. Правда, это бывало редко. Тогда Стефан чаще всего совсем ничего не отвечал, не желая и глаз на отца поднять. Только один раз он сказал:
— Привет, папаша.
И Дженни обомлела около «Атари», и один из подземных монстров проглотил ее кладоискателя, а остальные смотрели во все глаза — но не на Стефана и не на мистера Андерша. Просто стояли и таращились в никуда.
Несколько секунд мистер Андерш, казалось, принимал какое-то решение. Дождевая вода рекой стекала по окнам, словно прозрачные змеи, и мы старались даже не дышать. Но все, что он наконец произнес, было:
— Позже мы поговорим, растрепа, — что лишь совсем немного отличалось от слов, которые он обычно говорил Стефану, когда тот вытворял подобные штучки. Обычно он отвечал: — А, вот и ты. Привет, Степка-растрепка.
Мне никогда не нравилось, как он это говорил. Будто приветствовал кого-то совсем другого, не своего сына. Иногда Дженни или ее сестра Келли говорили:
— Привет, мистер Андерш.
А он окидывал нас взглядом, словно забыв, что мы здесь. Потом поднимался наверх и приглашал сербов войти, и мы больше не виделись с ним, пока не начинали расходиться по домам.
Стив Рурк побаивался сербов. Сегодня это кажется даже забавным. Оба они были большие и смуглые, эти два брата, начинавшие разглядывать собственные руки всякий раз, как повстречают детей. Один из них работал автомехаником, другой — на шлюзах, и они все вечера просиживали в кабинете мистера Андерша, прихлебывали чай и шептались по-сербски. Тихие слова их звучали грубо, наполняли дом шелестом и каким-то горловым свистом, как будто они жевали стекло.
— Они там, наверное, чего-то замышляют… — бывало, скажет тогда Стив.
— Папа говорит, оба этих типа были отважными бойцами.
Но чаще всего, насколько мне известно, они рассматривали огромную коллекцию фотоальбомов и слушали пластинки. Джуди Коллинз, Джоан Баэз.[1] Вроде все было даже прикольно, как я это называю.
Конечно, к этому последнему Хэллоуину — моему последнему вечеру в доме Андершей — оба серба уже умерли: их сбил пьяный водитель, когда они шли по Фремонтскому мосту. И Кении Лондон переехал жить в другое место, и Стив Рурк больше не приходил. Он говорил, его не отпускали родители, и я могу поспорить на что угодно, что так оно и было, но он перестал приходить не из-за того. Я знал это, думаю, Стефан тоже знал, и это меня как-то беспокоило.
Можно сказать, и я тоже вовсе не был обязан туда ходить. Я стоял за дверью, на улице и моргал от резкого солнечного света и ветра, порывы которого долетали со стороны Пролива, когда моя мать окликнула меня:
— Эндрю!
Я обернулся и увидел, что она стоит у открытой двери нашей двухэтажки, сложив на груди руки в своем длинном сером пальто — она и сейчас его носит и в доме и на улице с октября до мая, без разницы, светит на улице солнце или нет, — и седеющие завитки ее волос были подколоты на макушке. Стоя там, высоко, и слегка покачиваясь, она походила на форель, которая пытается удержаться на самой быстрине реки. Она редко вымещала на мне свое настроение, но сейчас вид у нее был рассерженный, хоть я и сидел в своей комнате, не показываясь ей на глаза, как только вернулся из школы. Она была против того, чтобы я куда-нибудь шел сегодня вечером. Только не к Стефану. Только не после того, что случилось в прошлом году.