После обеда Гарри повел меня прогуляться вокруг отеля, а потом мы взяли по мороженому с манго и присели у бассейна. В закатных лучах вода казалась совершенно оранжевой, будто в ней таяло солнце. Внизу, у подножия холма, между деревьями, виднелся океан, и по моей коже от волнения бежали мурашки, когда я вспоминала о дельфинах. Казалось, я чувствую невероятную энергию жизни, которая окружала меня и заполняла все вокруг, электрическим током поднимаясь от земли. На одной из лужаек неподалеку от нас началось представление «луау», и до меня доносился аромат жареного мяса, перебор гитарных струн и голоса, распевающие песню Бадди Холли[7] «Ох, паренек!», звучавшую так, словно это была песня племени, песня о мужьях и братьях, сгинувших в океане.
— Гарри, — сказала я, отставив чашечку и облизнув с губ сироп, — ты мне никогда в жизни не устраивал такого отличного праздника.
Он скомкал салфетку, затем его рука снова разжалась.
— Никто мне такого праздника не устраивал, даже мама, — добавила я. — Ненавижу ее.
— Чего ты? — пробормотал Гарри. — Я к ней нормально отношусь.
— Зато она тебя терпеть не может, — сказала я, потому что не выносила, когда он начинал говорить таким мягким, слащавым голосом. К тому же ему было необходимо об этом знать. Моя мать не собиралась прощать его.
Гарри вздрогнул, затем взглянул на меня. В глазах его стояли слезы.
— Она так доверяет мне, что прислала сюда тебя.
— Мне она доверяет, а не тебе, идиот! — крикнула я, швырнула на пол свою салфетку и, разозлившаяся донельзя, ушла, пройдя между шезлонгами, на вершину холма, откуда был виден пляж.
В тот миг, когда село солнце, полная луна выплыла на небо, окруженная ярким сиянием, похожая на мерцающий, просвечивающий колокол медузы. Здесь никогда не бывает темно, подумалось мне. Слишком много света.
Немного погодя — тактичная пауза в несколько минут — Гарри занял свое место у моего локтя, стараясь меня не задеть, и мы продолжили наблюдать за луной в воде. Потом он спросил:
— Хочешь покатать шары?
— У тебя есть бильярд?
— В отеле.
— Но мы здесь не останавливались.
— Им это не важно,— сказал Гарри. — Для местных тут не так уж много, э-э... мест, куда можно пойти.
Он проследовал за мной мимо бассейна, в мелкой части которого еще плескалась ребятня, а старики отдыхали у бортика, с коктейлями в руках, мимо одного из круглых прудов, где громадные красные и черные золотые рыбы медленно плавали у самого дна, касаясь его плавниками, отливавшими в лунном свете металлическим блеском. Сказочные создания с огромными глазами и чешуей, будто сделанной из монеток, брошенных на счастье. Мы поднялись по роскошной белой лестнице, сопровождаемые соленым запахом моря и звуками гавайских гитар, и вошли в зал, где среди дорогих кресел и напольных подушек сидели небольшими группками постояльцы отеля, играя в карты или перелистывая книги в мягких обложках. Всюду были заметны наполовину сползшие с ног резиновые шлепанцы, головы, утонувшие в подушках, тарелочки из-под десерта, испещренные прожилками сиропа и оплывшими шариками талого мороженого, напоминавшего детские глиняные поделки в летнем лагере, ожидающие очереди на обжиг в печи. Мимо всего этого прошествовал мой брат, никому даже не кивнув, но уверенно продвигаясь к нужной точке зала, сунув руки в карманы своих мешковатых белых пляжных штанов, с натренированными ногами пловца, пружинящей походкой несущими его вперед.
Гарри провел меня анфиладами, мимо комнат с распахнутыми в вечер дверями, мимо бунгало консьержа, где он кивнул какой-то гавайке в сером деловом костюме, говорившей в телефон что-то про вечерний чай, и наконец в бар «Пухи».
Несмотря на кольца табачного дыма, тающие в воздухе, и пение Биз Марки[8], бившее в уши из динамиков и сотрясавшее все вокруг, «Пухи» казался больше похожим на игровой зал, чем на бар. В окнах не было ни стекол, ни рам — их заменяли росшие вплотную к стенам пальмы, отчего заведение казалось похожим на хижину, устроенную на дереве. На столиках горели ароматные свечи, и запах нарда поднимался от оранжевых язычков огня. Из углубления, сделанного над входной дверью, поблескивала гигантская голова мурены из папье-маше, с разинутой, готовой к броску пастью.
— Ростки папоротника? — спросил Гарри, удивив меня своей улыбкой. — Ананас дольками? Запеченный сыр с чесноком? — И он в ритме музыки качнул головой взад и вперед.
— Ты похож на морской анемон, — сказала я.
Он стоял неподвижно, только светлая шевелюра покачивалась под музыку.
— Завидуешь. — Гарри снова взмахнул головой, и я почувствовала, что улыбаюсь ему.
— Может, ты и прав, — отозвалась я, — боже мой, Гарри, я так счастлива, что...
— Ого, Гарри Непоседа! — пропищал чей-то тонкий пронзительный голос прямо рядом с нами, и Гарри растерянно вздрогнул и замер.
В моей груди, в самой глубине, вновь всколыхнулась прежняя тревога, и очищающий огонь — я уверена, он был там, — обжег мои ребра и наполнил дымом легкие.
Пританцовывающей походкой, пробираясь между столиков, к нам подошли двое черноволосых мальчишек. Старший из них, лет, должно быть, десяти, был в спадавших с него шортах и в незашнурованных высоких кроссовках со стоптанными пятками, разношенных, с болтающимися язычками, точно запыхавшиеся дворняги, которые он подкидывал в воздух каждым своим шагом. Младший мальчик, самое большее — лет семи, на макушке имел красную бумажную корону, которую явно сделал сам. Вид у него был более доброжелательный.
— Ученики,— вполголоса пояснил мне Гарри.
— Поставь их на место, — сказала я, потому что каким-то образом уже предполагала последствия.
В тоне их голоса было что-то неправильное. Не то чтобы они говорили неуважительно, но что-то было не так.
— Все нормально, Гарри, — успокоительным тоном сказала я, — все хорошо. Правда. Все в порядке.
— Гарри, я — Король Лавы, — сказал маленький мальчишка и топнул босой ногой; на нем были только перепачканные в песке плавки и длинная футболка. Из-за того, что он был таким карапузом, с короной на голове, и оттого, что его черные глазенки с оранжевыми огоньками так и шныряли по комнате, словно пара светлячков, он казался еще младше, чем был.
— А это что еще за конфетка? — спросил старший мальчишка.
— Привет, Тедди, — обратился Гарри к младшему, но продолжал искоса посматривать на меня. — Райан, это моя кузина Мими.
— У тебя волосы оранжевые, — сказал Райан.
— А у тебя коленка разбита, — ответила я, ухватив его тут же за нос.
Когда я отпустила парнишку, его глаза оживленно блеснули. Но когда я не улыбнулась в ответ и даже не усмехнулась, он оробел и как-то съежился.
— Гарри, а ты придешь к нам в класс поиграть в ту игру? — спросил Тедди.
Гарри вздрогнул, а я ощутила слабое воспоминание, от которого мне вдруг стало нехорошо.
— Знаете, мальчики... — Гарри снова бросил взгляд в мою сторону, но не увидел на моем лице оживления.
Я недовольно переминалась на месте.
— Хочешь продуть в пул? — спросила я старшего. — Ты в пул играешь?
— Он хорошо играет, — отозвался Тедди.
— Да,— подтвердил Райан.
— Тогда пошли.
Они двинулись гуськом к стойке — за киями—и потом в дальнюю комнату.
— Ты что, в школе сторожем работаешь?
— Не дури, — шепнул Гарри. — Ну... садовником. Я школьный садовник.
— Я не дурю. Мне все равно.