Ко всему этому, не исключая гвоздя, Фаина давно привыкла, но сегодня все казалось навязчивым и пошлым — отвернуться бы и не видеть никогда...
Нужно сходить на кафедру, забрать у Астарова черновики дипломной, хотя, наверное, он их не просмотрел... Да вот еще эти позорные диктанты на пятом курсе! Следовало бы ей, как старосте, пойти сейчас и узнать, что там творится. Ира Селецкая бегала жаловаться на Сильвию Александровну, будто бы та не так диктует да не так объясняет, а чья вина, что пятикурсники писать не умеют...
— Хандришь, целомудренная дева? — внезапно спросила Ксения.
Фаина повернула голову, но, встретив особо внимательный взгляд, отошла подальше, к книжной полке — все подруги ненавидели эти испытующие взоры будущей писательницы.
— Садись сюда, проанализируем твою хандру. Тебе станет легче, а мне пригодится для работы. Сымай порты, Иван-царевич, я тебя спрысну живой водой! — Ксения захохотала. — Ну, не злись, это же твой любимый стиль... Я тебе серьезно говорю. Иди сюда!
— Не хочу, — отрезала Фаина.
— Почему? По моим наблюдениям, на тебя плохо действует избыток целомудрия. Тебе давно пора влюбиться.
— Хорошо, влюблюсь, — холодно отозвалась Фаина.
— Да будет тебе известно — я обдумываю эксперимент. Честно сообщаю, что мой опыт будет поставлен здесь, в этой комнате, и именно над тобой.
Фаина не проявила ни малейшего любопытства.
— Да, очень возможно, что над тобой. Методы прошлого устарели, теперь писатель немыслим без сырьевой базы. Ты будешь базой!
— Понимаю. Буду поставлять пеньку твоему захудалому предприятию.
— А по-твоему, нужно ждать наития? Ну, в таком случае Вадим тебе понравится, он свои стихи высасывает из собственной души, как из пальца.
— Какой еще Вадим?
Ксения, раскурив потухшую папиросу, сказала с нажимом:
— Заметь, Фаина. Вадим входит в эксперимент.
— Хорошо, заметила.
— Он мой двоюродный брат, живет под Ленинградом. Скоро ты его увидишь, он хочет поступить к нам, на заочное отделение. Заметь — на заочное... И представь, он немножко похож на тебя, только, извини, красивее. Он как-то больше отчеркнут: глаза и волосы темнее, чем у тебя, профиль еще строже, и улыбка не такая блуждающая...
— Это ты Вадима описываешь или критикуешь меня?.. На какой же факультет он поступает?
— Ага, клюнуло! На наш, конечно. Куда ж еще со стихами? Вообще он странноватый парень, мало ему одного факультета — он юрист... Пришла теперь фантазия изучать литературу, стихи не дают покоя. Погоди-ка, сейчас вспомню... — Ксения, выпустив клуб дыма, продекламировала:
Кружусь наклонно с землею вдвоем,
Пылится трасса до лодки Харона,
Но верю, что имя твое
Зажжется в пыльной душе
Огнями неона...
— Да, запылился бедняга, — пожалела Фаина.
Ксения покраснела — с ней это случалось редко.
— А что? А не хуже, чем у других! — Она минутку помолчала. — Ах, Фаинка, научиться бы мне... Не стихи, а прозу, обыкновенную прозу. Да это еще труднее. Память, что ли, у меня сквозная: пока вывожу буквы, самое важное куда-то улетает. Нужен бы аппарат: пронеслось в голове — страница отпечатана!
— Не падай духом, изобретут.
Ксения вдруг вскочила и, бросив окурок на пол, вынула из запертого на ключ шкафчика портфель, тоже с ключиком. Свои произведения и какие-то книги она прятала с болезненной скрытностью и с тщательностью, вообще-то нисколько ей не свойственной.
— Довольно, Фаина! Первый сеанс окончен, теперь тебе надо держать в уме одно — Вадим, Вадим, Вадим!
— Ерунда, ерунда, ерунда!
Фаина стала убирать посуду. Эта Ксения Далматова ни о чем не печется — отодвинула чашку, и пусть стоит до вечера. Швырнула окурок... Ее можно посадить на кучу мусора, все равно будет писать. Волосы растрепаны, очки набок...
— Ва-дим! — проговорила Ксения, не подымая головы.
Неинтересно. Выкопала какого-то Вадима... Надо переменить блузку и идти. Белая с кружевом выглажена, только одна пуговка некрепко держится. Ничего, еще не оторвется...
Блузка к лицу, это видно даже в мутноватом зеркале. Но дурное настроение Фаины дошло сейчас до предела — хоть разбей это стекло! Мелкая суета, нелепые разговоры — вся комната полна бестолковщины. Заглянул бы сюда старик с палкой, сразу бы и выяснилось, что он прав, презирая не-мелиораторов. Все здесь пришито на живую нитку — и пуговицы, и научные интересы, и литературные труды. Та же Ксения отлично знает, что папка с рассказами ей больше к лицу, чем кружевные блузки... Ох, стыдно так думать о друзьях! Сердитый-то старик и начал бы с нее самой, с Фаины. Досталось бы ей на орехи! Так и сказал бы, что у нее неврастения от слишком легкой работы...