– Ерунда, – ответил Жженый излюбленным словечком Дио. Тот усмехнулся. Похлопал по полу рядом, приглашая садиться.
Жженый сел, опасаясь, впрочем, прислоняться к стеклу. Слишком непрочной казалась эта преграда, отделявшая его от многометровой пропасти.
– Я довел Мародера до места, – сказал Жженый, устроившись. – А потом пошел искать тебя. – Последнее прозвучало как оправдание.
– Спасибо, – ответил Дио. Жженый взглянул удивленно. Замолчал, не зная, что говорить теперь дальше. – Это Тесак меня вытащил? – спросил Дио, избавив его от необходимости подыскивать подходящие слова для ответа.
– Да, – Жженый с радостью переключился на новую тему. – Не захотел укрыть нас у себя хотя б на сутки. Скотина! – Жженый зло сплюнул.
– Схарматы? – спросил Дио.
– Да, – ответил Жженый, вновь поражаясь, как быстро Дио улавливает суть.
Дио задумчиво кивнул.
– А забраться на верхние этажи высотки – это ты сам придумал?
– Да, – повторил Жженый, испытывая странную смесь смущения и гордости.
– Молодец. – Похвала была приятна. Жженый порадовался, что солнце уже давно село и Дио не может видеть краски, залившей его лицо и шею. – Завтра сходишь в банду, принесешь одежду. – Дио поправил наброшенную на плечи куртку Жженого. – Я скажу, у кого брать.
– А дадут? – обеспокоенно поинтересовался Жженый. Банда не делала долгосрочных запасов, предпочитая жить добычей одного дня, а значит, кто-то в банде будет вынужден расстаться с последним.
– Дадут. Если станут упорствовать, отдашь сигарету из тайника. Но только если не отдадут так, – ответил Дио устало. Было видно, это не то, что ему хотелось бы обсуждать. – Слушай дальше. Переговоришь со Скалом. Расскажешь ему, где мы, – надо, чтоб хоть кто-то из наших знал, расскажешь то, что тебе рассказал Тесак, узнаешь последние новости и вернешься обратно.
– Хорошо, – ответил Жженый. – Все сделаю.
Вновь воцарилось долгое молчание. Дио как завороженный смотрел на темный город далеко внизу. Жженый вглядывался до рези в глазах, но скоро махнул рукой на попытки разглядеть там хоть что-нибудь. Тьма была абсолютной.
Дио же видел в этой тьме яркие огни вывесок, мягко светящиеся окна жилых домов, фары стремительно пробегающих по улицам автомобилей, бортовые огни пролетающих самолетов. То, что раньше казалось ему миражом, игрой утомленного сознания, случайным взблеском отраженного света на битом стекле, здесь и сейчас стало реальностью. Вот уже несколько часов подряд он наблюдал за тем, чего попросту не могло существовать в их мире. Осознание увиденного сводило с ума. Хотелось шагнуть за тонкую стеклянную грань, отделявшую его от этого яркого, сверкающего мира. Любой ценой оказаться там. Он был теперь практически уверен: девушка, оттолкнувшая его после всего, что он для нее сделал, тоже оттуда, и он никогда ее больше не увидит. Мысль эта наполняла сердце тоской. Ощущение безысходности комком подкатывало к горлу, и лишь присутствие Жженого заставляло держать себя в руках. Чтобы отвлечься как-то, заглушить ноющую боль в сердце, Дио вновь заговорил.
– А как тебя звали раньше, Жженый?
– Что? – Жженый вздрогнул. Казалось, вопрос этот напугал его, коснувшись чего-то давно и прочно забытого, пробудив к жизни старые страхи.
– Имя, Жженый, имя, – повторил Дио, лишь теперь заинтересовавшись по-настоящему. – Не родился же ты сразу с этим, – он кивнул на безобразный шрам, изуродовавший лицо приятеля. – Тебя должны были как-то звать раньше.
Жженый молчал. Дио обернулся, всматриваясь в его лицо. Казалось, призрачный город, сиявший за окном многоцветьем ночных огней, отбрасывал такие же призрачные отсветы, чуть подсвечивая темноту комнаты.
– Я никому не рассказывал, – наконец ответил Жженый. – Только Таре.
Дио почувствовал внезапный укол ревности. Злость, гораздо более привычное чувство, поднялась волной, смыв мутный осадок тоски. Жженый, преданный ему душой и телом, имел от него какие-то тайны, тайны, которые он тем не менее поверял этой вздорной девчонке. Дио дал себе слово разобраться с этим позже. Но пока он молчал, надеясь, что его молчание сподвигнет Жженого на дальнейшие откровения.
– Я плохо помню, – начал Жженый, и голос его дрожал. – Это связано с пожаром, – добавил он, будто оправдываясь. – Я плохо помню все, что было тогда. А все, что было раньше, вообще кажется сном… Но я не всегда был Губителем.
Дио обернулся наконец полностью, оперся об оконное стекло, приготовившись слушать. Горящий огнями призрачный город отпустил его на время. Жженый взглянул на Дио как-то странно, попросил:
– Не делай так.
– Почему? – спросил Дио, удивленно вскинув бровь.
Жженый неловко пожал плечами, еле выдавил из себя:
– Стекло такое тонкое… Страшно.
Дио ухмыльнулся и не стронулся с места.
Несколько минут прошло в полной тишине. Глаза Дио привыкли к тьме, царящей в здании, и теперь он совсем хорошо различал лицо Жженого, по которому судорогами пробегали отзвуки испытываемых им чувств.
– Мне кажется, я был зверем, – наконец выдавил из себя Жженый. – Стаи диких собак… Это первое, что я помню.
Глава 5
Полудикие псы грызлись за брошенную у кострища кость, а маленький мальчик посасывал большой палец руки, глядя на полуобглоданный мосол.
– Отними, – мужчина присел рядом, посматривая то на пацана, то на скалящих зубы собак. – Давай, покажи, кто главный в стае.
Мальчик ответил долгим пристальным взглядом. Затем качнул головой. Его руки сплошь были испещрены следами укусов, но это были следы игр. Он боялся грозно оскаленных острых клыков и был еще слишком мал, чтобы стыдиться этого. Мужчина гневно раздул ноздри приплюснутого, переломанного в нескольких местах носа, желваки заходили под высокими скулами.
– Останешься без еды, – бросил он, поднимаясь на ноги.
Пацаненок запрокинул голову, чтобы видеть глаза взрослого – так высок был его отец, – и не заметил в них ни тени жалости. Бросить взгляд на мать, перебиравшую скарб рядом, мальчик так и не решился. Он боялся гнева молчаливого, скупого на ласку и скорого на расправу отца, но вздыбленных загривков и мощных челюстей, способных дробить кости, он боялся еще сильнее. Поднявшись с земли, ребенок отряхнул ладошки от пыли, бросил еще один прощальный взгляд на кость и пошел прочь. Слезы застилали глаза, он спотыкался о каменные обломки, не видя, куда ступает, но не смел поднять руки, чтоб отереть их, потому что понимал: отец смотрит ему вслед.
Если бы знать наверняка, что отец бросится, защитит его, когда стая накинется и начнет рвать зубами, он не испугался бы, ринулся бы в самую гущу собак, но он не знал…
Мальчик шел, не разбирая дороги, натыкаясь коленями на бетонные балки, обходя леса устремленных к небу арматурных прутов. Когда вой и рычание стаи стихли, он понял, что ушел достаточно далеко и теперь его никто не видит. Осеннее солнце холодно светило с зенита, свежий ветерок задувал под просторную, не по размеру, рубашку. Мальчик вспомнил, что его серая домотканая курточка, из которой он вырос всего за одно лето, осталась там, у костра, но возвращаться назад уже не хотелось. Он наконец утер глаза рукавом. Шмыгнул заложенным носом и огляделся.
Это место было ему незнакомо, хотя казалось, что он излазил здесь каждую пядь и знает окрестные руины, как никто другой в стае. Тропинка, проложенная меж развалинами высотки и недостроенным домом, огибала зарывшийся в землю ковш экскаватора. Сама машина была давно растащена на составные части. О том, что и она стояла здесь когда-то, свидетельствовали лишь окаменевшие следы траков. Бурьян, бурно разросшийся вокруг, оставил в неприкосновенности эти две широкие полоски земли, будто там, где покоилась когда-то мертвая машина иного мира, не могло уже расти ничто живое.
За ковшом прятался крохотный, чудом сохранившийся домик в один этаж. Хватаясь за почерневшие от времени зубцы ковша, мальчик сделал шаг, другой по направлению к домику. Крутое крыльцо в три ступеньки взбегало к приветливо распахнутой двери. Заходить внутрь было страшно. Стаи никогда не жили под крышей, не искали убежищ в домах, кочуя по городу, нигде не находя постоянного пристанища. Даже непогода – проливные дожди, трескучие морозы и снежные метели – не могла загнать их под крышу надолго. Мальчик видел мало зим. Он помнил прозрачное небо над головой и боялся замкнутых пространств. Но этот маленький домик выглядел так необычно…