Эриксо с нетерпением ждала этой минуты, надеясь, что Рамери что-нибудь да расскажет; но надежды ее, однако, не осуществились. Скульптор объявил, что, к крайнему своему сожалению, он не нашел ни малейшего следа мага и что раскопки, произведенные на месте, где некогда стоял его дом вернули ему значительную часть его состояния.
По желанию Галла принесены были и распакованы ящики, содержавшие несколько мер золотых колец и массу драгоценностей. Валерия и ее муж были в восхищении. Но больше всего патрицианке понравился сфинкс; она восхищалась им и забавлялась, открывая и закрывая его.
Рамери предложил в подарок своим покровителям несколько особенно драгоценных произведений искусства, а Валерии, кроме того, поднес сфинкса для хранения драгоценностей. Эриксо он не дал ничего и она вернулась в свою комнату вне себя от ревности и бешенства. Ее терзало, кроме того, и беспокойство, так как молчание Рамери об Аменхотепе вселяло в нее инстинктивный страх.
Глава V
Прошло несколько недель, а об Аменхотепе не было ни слуху, ни духу, и мало-помалу, интересы дня и разнообразные политические события заглушили в Рамери нетерпение узнать о судьбе мага.
Настало смутное время, так как волею императоров христианская секта жестоко, беспощадно преследовалась. Последователи новой веры были многочисленны в Александрии, а благодаря декретам из Рима, открывалось обширное поле для личной ненависти: доносы сыпались градом, тюрьмы и префектуры были набиты битком. Допросы, пытки и смертные приговоры наполняли город кровью, горем и ужасом. Одни только христиане оставались спокойными. Во всех слоях общества находили их одинаково смиренными, молчаливыми и, по-видимому, покорными, на самом же деле упорными, недоступными ни для каких убеждений, презиравших смерть и муки, а на мученичество смотревших как на блаженство. Экстатическая вера их была заразительна и создавала им много последователей, и перед судьями являлось все больше и больше жертв.
Рамери – горячий поклонник Осириса, как египтянин, выросший в религиозном мире своего времени, – был удивлен и подавлен всем, что слышал и видел. С глубоким интересом, подчас и с ужасом, посещал он арены и префектуру, присутствовал при казнях, и за обедом передавал свои впечатления легату, который иногда жестоко издевался над овладевавшим им энтузиазмом. Для Галла христиане были опасные сектанты, враги государства и установленного порядка, шайка бродяг, воров, сумасбродов, искусно завлекавших в свои сети богатых, ради приобретения их состояния в пользу своей общины; а стойкость их в мучениях он приписывал влиянию магии, так как считал христиан злейшими колдунами.
Убеждения мужа, его ненависть и глубокое презрение к угнетаемым всегда вызывали в душе Валерии болезненное чувство и внушали ей к христианам жалость и глубокую симпатию. Христианская вера была та самая, которую исповедовала и дорогая мать ее, о которой она сохранила необыкновенно светлое и отчетливое воспоминание, и смерть которой нанесла такой глубокий удар ее детскому сердцу.
То, чему поклонялась ее мать и что создавало этих героев, презиравших смерть и страдания, а на муки смотревших как на блаженство, не могло быть таким недостойным и заслуживать насмешек и презрения.
Валерия горячо желала узнать тайны христианской веры и познакомиться с подробностями их культа; но с подобным вопросом обратиться к мужу она не смела, а все христиане были строго изгнаны из дома легата; рассказы Рамери о том, что он видел и слышал во время христианских процессов, еще более возбуждали ее интерес и любопытство. Да, кроме того, она жадно искала всего, что могло отвлечь ее от мыслей, все чаще и чаще мучивших ее.
Предательски, как вор, прокралась в ее сердце любовь к Рамери. Его красота, талант и, наконец, окружавший его фантастический ореол, все это действовало на воображение Валерии, и ее юное сердце, не удовлетворяемое теплой привязанностью Галла и часто оскорбляемое его неверностями, начинало настойчиво заявлять свои права.
Чувства эти были еще пока смутны и хаотичны, облекались больше в страстное стремление к чему-то неизвестному; не хватало только, чтобы открыть ей глаза и дать понять, что счастье, которого она жаждала, есть любовь.
Патрицианке удалось, наконец, удовлетворить свое любопытство в отношении христиан, и случай этот изменил ее судьбу.
Однажды вечером легат вернулся от проконсула, имел очень озабоченный вид, и сообщил жене, что благодаря просьбе проконсула, очутился в очень неприятном положении: отказывать было неловко, а между тем просьба, сама по себе, в высшей степени не нравится ему.