Мгновенная слабость, охватившая Эриксо, миновала. Страсть, завладевшая всем существом ее, подкрепила свойственные ей мужество и энергию. Как тень, легко и проворно скользнула она в пирамиду, осмотрелась и убедилась, что кругом все пусто. Спускавшаяся с потолка лампа мягким светом освещала вход в склеп; в глубине, утопая во мраке, виднелся жертвенник и оба сфинкса, блестящие глаза которых, казалось, пристально смотрели на Эриксо; по телу ее пробежала дрожь. На больших треножниках горели уголья и курились, слабо потрескивая, ароматы и священные травы, – очевидно, только что подбавленные, – слабым, красноватым светом озаряя статуи родителей Пуармы и сфинксов, на поразительно жизненных лицах которых застыла таинственная усмешка.
Подавив охватившее ее волнение, Эриксо скользнула в самый темный угол, спрятала там Бизу за одну из колонн и осталась ждать. Прошло довольно много времени и сердце Эриксо усиленно билось от нервного ожидания; наконец песок заскрипел под чьими-то торопливыми шагами, и у входа в пирамиду появилась высокая и статная фигура Рамери.
Остановившись у порога, он с беспокойством стал оглядывать внутренность пирамиды; тут Эриксо, откинув покрывало, быстро подошла к скульптору.
Завидев выделившуюся из мрака белую фигуру женщины, Рамери сделал шаг вперед и прошептал:
– Ты предупредила меня?
Но тотчас же смолк, в немом удивлении смотря на приближавшуюся к нему незнакомку. При свете лампы чудные волосы Эриксо имели вид золотого ореола, а драгоценные камни на ней переливали разноцветными огнями. Как очарованный, залюбовался он всей фигурой этой незнакомой ему женщины, позабыв и Нуиту, и даже цель своего прихода: ему казалось, что никогда еще не видел он такого прекрасного создания, таких чудных, идеально-совершенных форм.
– Женщина или богиня – кто ты? Чего ты от меня хочешь? – пробормотал он.
– Я такая же смертная, как и ты, благородный Рамери, – с улыбкой ответила Эриксо. – Мой отец, Аменхотеп, послал меня к тебе.
– Как! У Аменхотепа есть дочь, а я никогда этого и не знал! – с удивлением вскричал он.
– Такова была воля отца моего, чтобы ничей посторонний глаз не видал меня, пока мне не исполнится пятнадцать лет, – ответила молодая девушка. – Но дело не во мне. Я прислана на помощь тебе и той, которую ты любишь, – продолжала она. – Моему отцу помешали придти сюда, как он обещал тебе, и он поручил мне заменить его. Дабы ты не сомневался в правдивости моей миссии, отец рассказал мне в чем дело и послал со мной своего верного карлика, которого ты знаешь.
Эриксо тотчас же подозвала Бизу.
– Могу ли я не доверять дочери Аменхотепа? В чем же заключается послание твоего отца?
– Совет торопиться, так как опасность грозит твоему плану и может все испортить, если ты опоздаешь. Итак, благородный Рамери, спеши занять свое место в пьедестале сфинкса! Я же дождусь царевну, объясню ей все и помогу лечь во второй тайник.
– Но если Нуита усомнится и испугается, не видя меня? – заметил Рамери.
– Если она будет сомневаться и бояться, я покажу ей уже спящего ее возлюбленного. Взгляни! Отец на всякий случай дал мне два флакона с таинственными эссенциями. Но торопись же, молю тебя! – с видимым нетерпением продолжала Эриксо.
Рамери хотел ответить, что драгоценная шкатулка, которую дал ему маг, спрятана в пьедестале сфинкса, но в волнении, вызванном таким неожиданным случаем, совершенно забыл про это. Повинуясь властному, сверкающему взгляду больших синих глаз, он нажал пружину и улегся, а Эриксо, смочив полотно принесенной эссенцией, склонилась к отверстию и поднесла ткань к носу Рамери.
Тотчас же красивое лицо скульптора побледнело и глаза закрылись. Наклонившись к нему, Эриксо поцеловала побелевшие губы Рамери и, покрыв затем полотном его лицо, сама закрыла отверстие.
Спрыгнув с пьедестала, она подбежала ко второму сфинксу и смело надавила чашечку лотоса. Тотчас же колосс бесшумно сдвинулся на скрытых шарнирах, открыв зияющий тайник.
– Живо, Бизу! Подай мне полотно! Я боюсь, как бы не пришла царевна, – пробормотала она, скользнув, как ящерица, в пьедестал.
Едва она легла и закрыла ноги шкурой пантеры, как Бизу подал ей четырехугольный кусок полотна, который смочил дрожащей рукой.
– Нет, дай мне прежде шкатулку! Здесь она будет в большей безопасности, и ты возьмешь ее, когда настанет время разбудить меня, – сказала Эриксо, ставя шкатулку рядом с собой.
Затем она схватила полотно и прижала его к своему лицу, и тотчас голова ее безжизненно опустилась на вытканную золотом подушку.