Но и это еще не все. В хвое и листьях обнаружено много других очень полезных и важных веществ — хлорофилла, ферментов, гормонов, белков, жиров. Когда химики подсчитали, сколько стоит все это, оказалось, что крона сосны имеет большую ценность, чем ее древесина!
Получалось так: люди рубили дерево, брали самую дешевую его часть — ствол, а все остальное, представляющее наибольшую ценность, сваливали в кучи, поджигали. И вместе с дымом улетали в небо многие сотни тонн фитонцидов, витаминов, белков, жиров…
Плохо поступали лесорубы и лесники? Конечно, плохо. Но их нельзя винить: они не знали, что делают. Не знали, какие вещества содержатся в древесной зелени. Но вот химики сказали, что это за вещества, а костры год за годом продолжали пылать. Почему? Злой умысел? Нет, теперь никто не знал, как взять из хвои и листьев эти драгоценности, не знал, как открыть богатые зеленые кладовые.
Здесь тоже должны были прийти на помощь химия и химики. Только они могли сказать, как извлечь из зелени ценные вещества.
Одним из тех, кто решил взяться за поиски ключей к зеленым сокровищницам, был Федор Тимофеевич Солодкий. Долгие годы провел он над пробирками, сделал множество опытов с хвоей и листьями, пока смог приоткрыть тяжелую дверь к сокровищам.
Теперь даже кажется странным, что ученый затратил на это столько времени — до того прост оказался разработанный им способ. Мелкие ветки с хвоей, собранные на лесосеке, загружают в машину, которая с помощью стальных валиков мнет и давит их до тех пор, пока они не превратятся в зеленоватую пенистую кашу. Потом эта каша попадает в большие чаны. Сюда же наливают бензин. Когда в нем растворятся все ценные хвойные вещества, бензин процеживают и перекачивают в котел. Здесь бензин испаряется, а на дне остается буро-зеленая смолистая масса. Остается лишь промыть ее щелочью — и делу конец. Получилась так называемая хлорофилло-каротиновая паста, в которой содержатся очень многие хвойные сокровища: различные витамины, фитонциды, хлорофилл и другие животворные вещества.
Что же теперь делать с этой пастой? Что угодно! «Лесной дар» можно глотать — желудок будет лучше работать, а человек станет энергичным и бодрым. Можно смазывать кожу — она будет гладкой, упругой, свежей. Можно накладывать пасту на раны и ожоги — боли сразу уменьшатся, рана заживет гораздо быстрее, чем обычно. А на парфюмерных фабриках придумали примешивать «лесной дар» к туалетному мылу и к зубной пасте. Так мыло «Лесное» и паста «Хвойная» приобрели загадочную для многих лечебную силу.
Однако не только в хвое и листьях ищут лесохимики вещества, нужные здоровью человека. В стволе дерева тоже протекают разнообразные жизненные процессы, в результате которых рождаются жиры, канифоль и другие поистине волшебные соединения. Но как их оттуда, из ствола, добыть — ведь древесину сквозь вальцы не пропустишь?.. Ф. Т. Солодкому и его коллегам из Лесотехнической академии имени С. М. Кирова удалось извлечь эти драгоценные вещества, буквально не прикасаясь к древесине.
Вот как было дело. Все началось с того, что лет сорок назад Федор Тимофеевич, тогда еще молодой ученый, приехал по своим делам в Карелию, на Сегозеро. Однажды, в выходной день, он, взяв удочку, отправился на озеро. Выбрал удобное место, забросил и настороженно присел у воды. Сейчас вот поплавок дрогнет, пустив по зеркальной воде круги, косо уйдет вглубь и… Федор Тимофеевич жмурился от солнца и улыбался, представляя, как натянется струной леска, изогнется удилище и, трепеща, шлепнется в траву полосатый, сверкающий белым брюхом окунь…
Прошло пять, десять минут, полчаса. Поплавок не шевелился, будто под ним не было ни крючка, ни червяка. Федор Тимофеевич перебрался на соседний мысок. Но и там поплавок не хотел пускать круги. Пришлось переменить несколько мест, но результат был все тот же.
Рыба не клевала. Досадно. Федор Тимофеевич давно перестал улыбаться и даже не следил за поплавком.
— Ну как, ловится? — вдруг раздался насмешливый голос. На тропке стоял старик с косой на плече.
— Да что-то не клюет совсем.
— А ты у себя дома, в корыте, никогда не пробовал ловить?
Федор Тимофеевич поднял удивленно брови: старый человек, а такие глупые вопросы задает.
— Я к тому, — примирительно, но все еще насмешливо продолжал старик, — что если ловил, то твой опыт как раз здесь и пригодится. Нету здесь рыбы.
— Как нету? — рассердился Федор Тимофеевич. — Всегда эти места рыбой славились.
— Вот то-то, что «славились»! А теперь не славятся. Ушла отсюда рыба. А которая не ушла, — подохла. Лягушек — и тех нет. Там, подальше, еще ничего. А здесь совсем плохо — мертвая вода. Вот, вот она, погубительница рыбы, — и старик указал на комки грязной пены, которые, кружась, медленно плыли по поверхности. — Где такие хлопья увидишь, верно тебе говорю, рыбы не ищи. А здесь вон их сколько натащило! Зря сидишь только.
Старик ушел, а Федор Тимофеевич стал сматывать удочку. Что за пена? Откуда берется? Подцепил комок, приставший к берегу. Понюхал. Потер между пальцами. Да ведь это, кажется, отходы комбината — сульфатное «мыло». Глянул вдоль берега. Ну да, так и есть: там, где в озеро выливались производственные воды целлюлозно-бумажного комбината, поверхность, будто серой чешуей, была покрыта хлопьями.
Отправляясь домой, в Ленинград, Солодкий увез с собой банку этого «мыла». Лабораторный анализ дал странные результаты. Кроме ядовитых веществ в пене оказалось много канифоли, древесных жиров — таллового масла — и других полезных химических продуктов. Видимо, когда варят целлюлозу, ценные вещества, содержащиеся в древесине в ничтожных количествах, вывариваются и скапливаются в образующемся в это время «мыле». Так что пена — грязная, вонючая, ядовитая пена, превращающая реки и озера в «мертвую воду», — не что иное, как сгусток драгоценностей, извлеченных по крупицам из сотен, тысяч и миллионов кубометров древесины!
Нет ничего удивительного, что Солодкий на многие годы увлекся зловонной пеной. Ее привозили в лабораторию в бидонах и бочках, с ней проводили сотни новых и новых опытов. И уже имелись успехи: золотилась на солнце канифоль, желтело в колбах древесное талловое масло. Но ученый был недоволен: он никак не мог поймать, выделить обнаруженное в «мыле» особое жироподобное вещество — ситостерин.
Снова и снова опыты. И все зря. Потом мелькнула надежда: в пробирке с темно-бурым раствором заблестели едва заметные белые иголочки-кристаллы. Анализ. Никак не унять дрожь пальцев: да, это он, ситостерин… Неужто конец охоте? Неужто пойман? Но когда попробовали отфильтровать кристаллики на специально сделанной для этого центрифуге, надежда угасла: белые иголочки вместе с раствором проскочили наружу.
Как ни хитрил Федор Тимофеевич, как ни изменял условия фильтрования, проклятых иголочек удержать не мог. Не раз казалось, что ситостерин в руках, но в последнюю минуту белое вещество, словно призрак, уходило между пальцами. Федор Тимофеевич было сна лишился: все думал. Однажды ночью, после полного неудач и огорчений дня, придумал что-то новое. Ждать утра уже не мог. Среди ночи отправился в цех, где делал опыты. Пришел. Пусто, уныло. Даже в облике установки было что-то безнадежное. Может быть, поэтому он, хотя и взял уже ковш, чтоб зачерпнуть раствора, к работе сразу не приступил, а походил возле, потер пальцем станину центрифуги, похлопал ладонью по боку чана, в который вчера второпях был слит после центрифугирования раствор, да так и оставлен на ночь. Похлопывая, он наклонился к раствору с ковшом, но снова не зачерпнул.
Остановило его, наверное, то, что, когда он хлопал и глядел внутрь чана, не увидел на поверхности раствора ряби, бегущей от вздрагивающих боков к центру. Похлопал еще — и уже смотрел с интересом: всколыхнется рябь или нет? Рябь, конечно, была, но какая-то плохо заметная. Не потому ли, что поверхность раствора не отливала, как всегда, зеркалом, а была матовой, словно тронутая ледком? Федор Тимофеевич в задумчивости ткнул туда пальцем и в самом деле почувствовал тоненькую, едва заметную корочку.
И уже в следующее мгновение от его усталости и задумчивости не осталось и следа (какой там лед в июле!). Ковш грохнулся на пол, а рука осторожно, ласково, нежно отламывала кусочек корочки и подносила к глазам. Да, да, иголочки!.. Собрались-таки вместе, склеились. Как же это вы?..
Он не ушел из цеха до утра. И все понял, и все повторил. Все было до глупого просто: раствор, пропущенный через центрифугу, насыщался воздушными пузырьками, которые, всплывая, вытаскивали на себе к поверхности и неуловимые кристаллики. Значит, надо после центрифуги просто оставить раствор в покое. Больше ничего не надо. И иголочки ледком соберутся на поверхности!