И снова потянулись месяцы работы. Удачных результатов стало больше. Но много было и неудач. Причем и удачи и неудачи происходили в совершенно одинаковых условиях.
— Но в чем же причина? В чем?! — гневно спрашивал себя Алексей Андреевич.
В этом положении всякий бы растерялся. Растерялся и Коротков и уже не знал, что ему делать, за что хвататься. Тогда он решил начать все сначала. В это время как раз привезли с завода изопрен для опытов. Пять баллонов. Самого лучшего сорта. Самой высокой чистоты. Алексей Андреевич закупорил, запломбировал и спрятал под замок четыре. Оставил для опытов только один.
Работа продолжалась. Весь первый баллон иссяк до дна, но хорошего каучука получить не удалось ни разу. Вынули второй баллон. Пролетели дни, опустел и этот. Результат тот же. Пришла очередь третьего. И — о чудо! — первый же опыт дал каучук превосходного качества. Еще опыт, еще… Почти каждый раз успех. Взяли изопрен из четвертого баллона. Нет, не получается. Из пятого. Тоже плохо. Но зато третий каждый раз давал хороший результат.
Значит, дело в изопрене. Неодинаков он в баллонах. Срочно произвели самый тщательный анализ. И выяснили: во всех баллонах изопрен имел ничтожную примесь эфира, которую обычными способами определить было нельзя. В третьем эфира не было.
Все. Полная ясность.
С той поры Коротков всегда добивался наивысшей чистоты изопрена. И всегда получал каучук, который все принимали за природный.
Невозможное совершилось. «Искусственный натуральный» родился. И хотя он еще был слабым младенцем, хотя еще не было построено ни одного завода для его выпуска, соперничать с ним кок-сагыз не смог. И дикий, и полиплоидный — тот, который подавал такие большие надежды… Младенец, едва вышедший из пробирки, убил гиганта. Одним взглядом.
Сейчас о кок-сагызе уже забыли. Зато работают заводы, которые выпускают «искусственный натуральный». Созданы и другие СК с правильными, стройными молекулами.
Теперь химия может гордиться своими сыновьями. Среди них есть сейчас и скромные, но старательные труженики, соперники натурального, которые нужны ежедневно, всем и повсюду.
Обо всех рекордах каучуков не расскажешь — столь талантливо это обширное семейство. И трудолюбиво. Сегодня из СК изготовляется множество видов изделий самого различного назначения, с самыми разными свойствами.
В судьбе каучука началась новая эпоха. И все благодаря стараниям этой доброй волшебницы — химии.
ЗА ГРАНЬ ФАНТАЗИИ
Круглый мир. — Магистраль в неизвестность. — Пуговица из пороха. — Больной-непоседа. — Лечебная кровь. — Заплатка на кожу. — Пластмассовая кость. — «Принимаются в ремонт пищеводы, глаза, сердца». — Паровые котлы планеты. — Вода вместо угля. — Тепловой трансформатор. — Отопление холодом. — Геотермоэнергетика. — Химическая мышца. — Ученые черви. — «Не ешь его: он глупый!».
В этой последней главе я хочу рассказать об открытиях, казалось бы, очень мало связанных между собой. Но в моем сознании они всегда объединяются. Когда я думаю о них, перед глазами почему-то встает широкая степь с оврагами, дальними зубчатыми лесами, веселыми белыми домиками и блестящими стеклянными реками, теряющимися где-то вдалеке, у горизонта.
Это мир, в котором живу я, ты, все мы. Это наш мир. Он круглый, потому что кончается там, где края небесного купола, легко опершись о землю, отделили его от всего остального. Через весь наш мир, до самой грани, образованной землей и небом, пролегли прямые, широкие, гладкие дороги. Это пути, проложенные сегодняшней наукой.
А за горизонтом уже не наш мир. Мы там не живем. Что за этой тонкой голубой чертой? Там начинается область вольного полета фантазии. И хотя мы знаем, что за горизонтом такие же реки из зеркального зеленоватого стекла и маленькие веселые домики, почувствовавшее свободу воображение рисует полуразрушенные замки, морские волны и, может быть, пальмы, склоненные у бирюзовой лагуны. Там довольно мало того, что всегда окружает нас в нашем круглом мире. Вот только серебристые магистрали науки, знания, стремительно пересекшие тонкую голубую полоску горизонта, тянутся и там. Сначала прямые и четкие, вскоре они начинают извиваться и меркнуть, пока наконец совсем не потеряются где-то у далекой второй грани, у горизонта нашего воображения.
Но, странное дело, и там теряются не все дороги. Некоторые узкие, едва видные в траве тропинки, начинающиеся у наших ног, долго, неуверенно вьются по круглому миру и лишь у края его, у первого горизонта распрямляются, ширятся, уверенно проходят по стране воображения, чтобы, прорвавшись через второй горизонт, вторгнуться в пустоту и неизвестность…
Среди этих тропинок, пронизывающих обе грани, есть несколько, проторенных химией. А между ними и те, о которых я хочу рассказать.
В Ленинграде многие помнят имя члена-корреспондента Академии наук СССР, заслуженного деятеля науки и техники профессора Сергея Николаевича Ушакова. Судьба никогда не баловала его. Один из первых красных летчиков, не раз, рискуя жизнью, летавший на дряхлом аэроплане «альбатрос» в тыл деникинских и немецких войск, он был неожиданно отстранен от любимого дела. В связи с плохим зрением медицинская комиссия признала С. Н. Ушакова негодным к службе в авиации. Оправившись от этой неприятности, он поступил в Петроградский политехнический институт и окончил его. Нежданно-негаданно он стал инженером-химиком. А вскоре так влюбился в эту науку, что забыл и о самолетах, и о небе.
Теперь Ушаков каждый свой час посвящал химии. Чего он только не изобрел! Чтобы не простаивали после гражданской воины военные заводы, Сергей Николаевич придумал делать из пороха пластмассу, а потом штамповать из нее пуговицы, гребешки, пряжки.
Это было первое его близкое знакомство с высокомолекулярными соединениями. И с ними он уже никогда не расставался. Он работал над созданием плексигласа. Искал пути получения поливинила — нового материала с изумительно разнообразными свойствами. Он организовал первую в нашей стране кафедру пластмасс, три научно-исследовательских института, был инициатором создания нескольких химических заводов.
Ни неудачи, ни трудности не могли остановить, задержать этого вдохновенного человека. Он сделал более ста изобретений, написал около ста семидесяти научных трудов. Даже из своей болезни (а в последние годы он часто болел) Ушаков смог извлечь пользу для науки.
Однажды Сергей Николаевич слег. Врач на этот раз был почему-то особенно с ним строг: запретил подниматься с постели, брать в руки перо и даже диктовать статьи.
— Что же, — спросил ученый, — я должен так вот лежать и ничего не делать?
— Вот именно. Лежите и выздоравливайте. Это сейчас важнее любой работы. И ни о чем не думайте.
Врач ушел, а Сергей Николаевич предался невеселым размышлениям. Может, это и правильно, что работать нельзя, но ведь дело не терпит. Да и потом, много ли найдется среди ученых таких, которые о научных делах размышляют только у себя в кабинете? Ведь, наверное, особенность творческой работы ученого в том и заключается, что он всюду — на прогулке, в автобусе, за столом — ни на час не забывает о проблеме, которая его волнует, и среди сотен и тысяч вариантов и решений неутомимо ищет единственно правильное. Архимед в ванне открыл свой знаменитый закон. И если это даже анекдот, то в нем правильно подмечены особенности творческой работы.
Сергей Николаевич повернулся к столику. Посмотрел на бумагу, потянулся было за карандашом, но потом решительно отвернулся к стене.
«Правда, заниматься во время болезни — это не совсем правильно. Даже, наверное, вредно… А разве менее вредно размышлять вот так — о врачах, об Архимеде?.. Но ведь невозможно не думать ни о чем! Есть ли на свете хоть один человек, который может просто не думать — и все? Таких, наверное, нет. Человек без мыслей невозможен. Значит, думать врачи запретить не могут — это противоестественно! А какая разница, о чем думать — о врачах или о работе. Вот я и буду думать о своем, о деле. Писать не буду — жена запишет. Попробуй придерись!»
Ушаков улыбнулся своим мыслям: «Уж не молодой человек, а хитрю с собой, как мальчишка. Ну, да ладно. Так вот, о деле…»
Но открылась дверь. Медицинская сестра пришла делать уколы. Как назло: только ведь собирался взяться за работу. До чего все-таки скучно болеть. Лежи, смотри в потолок, терпи уколы или глотай таблетки. Пройдет несколько часов — снова таблетки и уколы.
Почему так недолго действуют лекарства? При некоторых болезнях их приходится есть буквально килограммами. Вот, например, противотуберкулезный препарат «ПАСК» принимают по 20 граммов в сутки, а всего за курс — более двух килограммов! Это усложняет процесс лечения, привязывает больных к больнице или амбулатории, нервирует их. Да и обилие лекарств часто вредно для организма. Неужели нет никакого выхода? Надо бы посмотреть, в чем тут дело…