Карел вызвал лабораторию. Подошел его помощник Дани.
Меля беспокоит Эдит, сказал Карел.
Она в полусне. Функции ослаблены, но без опасного упадка. - Дани подождал, не будет ли вопросов еще, затем спросил: - Может быть, немного повысить температуру?
- Я потому и позвонил. Только будьте осторожны, Данц. Крольчиха нам очень нужна.
Я тоже так считаю, шеф, повеселевшим голосом ответил он. - Она выдержит, можете быть спокойны.
Карел положил трубку, подумал, что Данц в общем хороший малый и смышленый медик, но очень осторожен. Так и полагается. Одни осторожен, второй любит рисковать. Риск - необходимый элемент творчества.
Если Эдит останется жива, они еще возьмутся за нее! Кое-что имеется в арсенале!
Карел опять уселся в кресло. В темноте так славно думается.
В это время в передней раздался короткий звонок. Кто это на ночь глядя?
Карел прошел через темный коридор, спустился по ступенькам и открыл дверь. С улицы скользнула полоска бледного света. У двери стоял Ласкар. Лицо его было озабочено. Он выглядел старше своих лет.
- Что-нибудь случилось?
Ласкар вошел, не ответив. Споткнулся о ступеньку, крякнул.
- Зажги свет, - сказал он недовольно.
Карел повернул выключатель. Ласкар сощурился. Да, выглядел он неважно. Карел обнял его за плечи. Старший брат только вздохнул и тяжело опустился в кресло.
- Неприятности?
- Нет, годы, Карел.
- Много об этом не следует думать.
- Хотелось бы забыть. Да не получается. Сегодня у меня был трудный день. Слишком много событий.
- Хорошие события. - Карел произнес эти слова настолько печально, что Ласкар улыбнулся.
- Вижу, дела в лаборатории не очень блестящи.
- Угадал. Топчемся на месте.
Они помолчали.
Ласкар Долли имел неосторожность родиться на восемнадцать лет раньше Карела - и отсюда берут начало некоторые стороны характера, отличающие Ласкара от брата. Все самое скверное, что случилось с народами мира в первую половину двадцатого века, в той или иной степени затронуло старшего Долли и, конечно, оставило на нем свои суровые отметины. Младший Долли не помнил первой мировой войны по вполне понятной причине: его еще не было. Зато Ласкар Долли может рассказать нам, с каким ужасом смотрел он, маленький мальчик, на пожары в родном городе, на чужих солдат, слушал грохот пушек и как ему хотелось есть… Карел не знал тяжестей послевоенных лет. Юный Ласкар испытал и это. Наконец, фашизм для Карела - только черное пятно в прошлом, известное по книгам, фильмам и смутным воспоминаниям детства, а для Ласкара фашизм обернулся и предательством его бывших друзей, и унижениями, и даже концлагерем. Вторая мировая война оставила на теле старшего Долли рубцы от осколков бомб, в мыслях - ненависть к войне и ко всякой диктатуре, а в характере некоторую долю цинизма и удрученности, очень мешавших ему чувствовать себя счастливым даже в хорошие минуты жизни. Война отняла у него и семью, сделала одиноким, а долгое одиночество породило замкнутость. Он стал угрюмым и сосредоточенным. На самую остроумную шутку Ласкар отвечал лишь скупой улыбкой. Он разучился радоваться.
- Ты действуешь на нервы, - сказал как-то Карел. - Купи себе сборник анекдотов, юморесок, ходи в оперетту, научись улыбаться, наконец!
- К дьяволу! - беззлобно огрызнулся Ласкар и больше не говорил на эту тему.
А Карел смотрел тогда на него и с невольным страхом думал: «Неужели и я буду таким?»
Здесь не стоит описывать внешность Ласкара. Для этого достаточно полистать газеты и журналы. Там довольно часто мелькал его портрет. Вот он сфотографирован вместе с Нильсом Бором, известным датским физиком. Мрачно насупившийся, чуть сгорбленный, грузноватый, оп внимательно наклонился к своему другу и слушает его, приподняв бровь. Вот другой снимок, он сидит с академиком Курчатовым, на груди у обоих большие полоски светлого картона с именами. Идет международный симпозиум по атомной энергии и термоядерным реакциям в Женеве. Ласкар Долли выглядит здесь моложе, его широкое лицо освещено улыбкой.