Худое морщинистое лицо старика не выражало заметного волнения. Он смотрел на Карела своими спокойными светлыми глазами и только легонько кивал в ответ па его слова.
- Идемте, - сказал Карел и, не снимая своей руки с плеча старика, инстинктивно чувствуя, как нужна ему сейчас дружеская поддержка, повернулся к двери. Они вошли в лабораторию.
Полина улыбнулась им. В белейшем халате и шапочке, из-под которой курчавились ее русые волосы, она показалась старику олицетворением молодости и красоты.
- Сударыня, я в вашем распоряжении, - сказал он и старомодно поклонился. - Старый Фауст пришел испить чудесного напитка юности.
- Как себя чувствуете?
- Почти как всегда. Но не могу назвать себя спокойным. Я полон ожидания, нетерпение владеет мной.
- О, каждый человек на вашем месте…
Она уже готовила инструмент, два ассистента молча помогали ей. Комнату заливал яркий свет. Сарджи прошел за ширму, разделся. Обнаженный, он походил на древнего индийского факира, до предела высохшего под солнцем и ветром. Он увидел свое немощное тело в зеркале и невесело усмехнулся. На дно жизни… И без того близок к таинственному дну. Даже если его постигнет неудача, что потеряет он? Каких-нибудь два-три года существования, наполненных не очень-то веселыми мыслями. Так ли уж ценны они, эти скучные, безрадостные старческие годы? Ну, а если выйдет?..
- Вы готовы? - спросила Полина.
Он вышел из-за ширмы и, повинуясь знаку Данца и ассистентов, лег на кушетку. Когда к нему подошла Полина со шприцем в руке, он обратил внимание, как неузнаваемо изменилась она. Над ним наклонился серьезный, полный внутренней собранности врач. Первый шаг. Путь в неведомое начался.
Часы в смежной комнате начали отбивать время.
Раз, два, три, четыре, пять… Обостренный слух Антона Сарджи отметил, что опыт начался ровно в пять часов пополудни.
Иголка шприца с трудом вошла в его припухшую старческую вену. Полипа слегка закусила губу. Сарджи увидел и это. Он вдруг вспомнил свою давно умершую жену и погибших сыновей. Время, время, как быстро течет оно! Чуть слышно он сказал:
- Попросите Ласкара Долли, чтобы он сам… Мне будет дорого его внимание.
Полина одобрительно кивнула ему и выпрямилась. Лицо его разгладилось, она, не отрываясь, с тревожной и напряженной улыбкой смотрела в глаза Сарджн. Он тоже смотрел на нее, словно хотел унести ее образ в то жуткое неведомое, что открывалось перед ним. Потом это милое лицо стало отодвигаться дальше и дальше, голубой туман скрыл черты лица, туман сгущался, становился плотнее и темнее, пока не закутал все на свете и не застлал мир немой и гулкой тишиной, в которой уже не было ничего знакомого и реального. «Наверное, вот так и умирают люди», - вило подумал Сарджи перед тем, как полностью окунуться в удушливо-вязкую темноту.
Через несколько минут на кушетке перед исследователями лежал уже не человек, а только тело человеческое, лишенное главного своего свойства - мыслить. В этом теле слабо билось сердце, пульсировала кровь, поддерживалась температура, но все сложное, исключительно тонкое и организованное, что наполняет человека и называется нервной системой, было уже парализовано, отключено или ослаблено до такой степени, что не оказывало почти никакого воздействия на работу мозговых клеток.
Это был глубокий сои, безопасная копия смерти. Но не смерть.
Карел Долли и его жена в эту ночь не выходили из лаборатории. Первый опыт с человеком, ответственность за жизнь которого лежала на них. Организм Антона Сарджи проходил стадию за стадией, медленно подвигаясь к той глубоко таинственной черте, которая отделяет жизнь от смерти. Так продолжалось несколько суток.
В лаборатории установилась тишина. Сотрудники едва слышно проходили по комнатам, свет был притушен, и в этой тишине слышнее становился гул осциллографов, счетных устройств и тикание секундомеров.
Жизнь в теле Сарджи, обвитом проводниками от аппаратов, пронзенном добрым десятком больших и малых игл, шла теперь только по милости этих сложных аппаратов, регулирующих дыхание, кровоток и работу сердца. Само по себе тело уже ничего не значило. В каждой его молекуле работал особый белок-катализатор, созданный совместным трудом Полины и Карела. Он делал свое дело.
Когда Сарджи перевезли под колпак, копирующий собой форму человеческого тела, все вышли из комнаты, стены которой были изолированы свинцовыми листами. За толстым стеклом смотрового окна появилось лицо Карела Долли, неузнаваемо измененное шлемом, более подходящим, пожалуй, для космонавта, чем для биолога.