Киселев был патологически чистоплотен и проявлял к внешнему виду своей стильной персоны женскую подобострастность. Дмитрий очень болезненно переживал хронические перебои с водой: он не мог ходить в одной и той же рубашке два дня подряд, а три дня без душа были равносильны для него смерти. Не менее получаса требовалось ему, чтобы стоя перед треснутым зеркалом в их комнате, чуть ли не по волоску расчесать свою шевелюру. Звягинцев к своему внешнему виду относился попроще, он часто утром никак не мог подняться после ночного веселья в общежитии и Дмитрий тратил уйму драгоценного утреннего времени, чтобы, щекоча ступни Сергея, далеко торчащие из-под детского по размеру одеяла, толкая и громко чертыхаясь, заставить Звягинцева пойти умываться. Часто этого ему не удавалось сделать, и Звягинцев шёл на занятия с неумытой и небритой физиономией, не почистив, как он говорил, «бивни», и жуя жевательную резинку, как временную замену зубной щётке. Даже если Звягинцев и просыпался вовремя, то не менее получаса у него уходило на всякого рода почёсывания, покашливания, кряхтения и прослушивания наставительных лекций Киселёва о том «какой он негигиеничный тип». Из-за этого на первую пару занятий друзья почти всегда опаздывали. Copyright © Roman Revakshyn. Romanrevakshyn.su.
На каждом этаже общежития, возле умывальных комнат, стояло два или три холодильника выпуска позапрошлого века. Однако они всегда были пусты, потому что ночью, а иногда и днём, по коридорам здания разгуливала нечистая сила, унося всё съедобное в неведомые дали. Тётя Катя, комендант общежития, повинуясь инструкции, запрещала иметь в комнатах обогревательные и разогревательные приборы. Тем не менее, почти в каждой комнате имелась маленькая электрическая печка, и вечером в общежитии пахло как в большой столовой. На двадцатый день после заселения Дмитрий появился в общежитии, неся под мышкой старую маленькую немецкую электроплиту, купленную почти за даром на городском блошином рынке. Электроплита была чудо, но имела маленькую причуду неожиданно самопроизвольно нагреваться, и неожиданно, не вовремя, остывать, не давая как следует приготовить еду и угрожая когда-нибудь спалить всё общежитие. Со временем друзья приноровились к особенностям работы агрегата, и даже находили, что подобный стиль приготовления пищи придаёт блюдам некоторую пикантность, ласково, чтобы умилостивить прибор, называя печку «мюдэ», хотя по началу дали прозвище «доннер вэттэр» - столько поначалу на неё было потрачено сил и нервов. Первым печку опробовал Сергей, похваставшись, что он два раза в жизни жарил картошку, правда, он не рассказал, что из этого получилось. Когда он после огромных трудов сварил рисовую кашу, то Дмитрий, внимательно рассмотрев и обнюхав светло-коричневый продукт, сказал, что получилась прекрасная замазка, а у них в комнате возле двери есть здоровенная дыра, из которой постоянно дует сквозняк.
Главным для голодных студентов, не имеющих достаточно денег или желающих сэкономить за чужой счёт, было правильно определить источник самого вкусного запаха, и найти любой подходящий повод туда напроситься. Тут уж всё зависело от тонкости обоняния. Согласно теории естественного отбора, выживали те, у кого нюх был развит лучше, чем у остальных, и у кого наглость была естественной чертой характера. Встречались великолепные нюхачи, улавливавшие даже самые слабые пары готовящихся элитных блюд. После угощений смекалистые студенты специально оставляли разные части своего скудного гардероба, чтобы назавтра был повод вернуться и продолжить трапезу.
Предсказание Скоробогатова всё-таки сбылось: осенью крышу общежития починили, и период муссонных дождей на верхнем этаже сменился приятным теплом - последний этаж стал самым тёплым, потому что, по всем объективным законам физики тёплый воздух непременно поднимается вверх, хотя в морозную погоду и на последнем этаже общежития было, мягко говоря, совсем не по-тропически жарко. Вадик Евтушенко, как парень ушлый, мгновенно оценил преимущества верхнего этажа, зная по своему опыту, что приближающаяся зима заморозит почти всё общежитие, и, пользуясь дружбой со Скоробогатовым и благосклонностью тёти Кати, перебрался в комнату рядом с комнатой Киселёва и Звягинцева. Друзья поначалу обрадовались такому переселению народов, но в первую же ночь они поняли, что Тюбик оказался не только талантливым молодым учёным, готовящимся стать доцентом, но и злостным меломаном, и вместе с ним в комнату переехала полуразобранная мощная японская стереосистема и старая американская электрогитара. Вскоре весь этаж узнал, что по ночам Вадик почти не спит, а корпит над научными трудами, черпая вдохновение от прослушивания последних записей любимых рок групп, играющих во всех жанрах хэви металл. Сначала Дима в знак дружеского расположения подарил Вадику наушники, прозрачно намекая на желание поспать в тишине. Но будущий светила науки спустя несколько дней отказался от наушников, объяснив это тем, что в наушниках дескать нет того эффекта, какой есть в свободном звучании, что в наушниках не так «глючит, плющит и колбасит». Киселёв долго и стойко переносил гранж, трэш и спид, и даже мужественно терпел, когда Тюбик начал «тиранить» свою любимую электрогитару, но когда он принялся в некоторых аккордах её, как выразился Дмитрий, «драконить»… Тогда он ворвался к Вадику в три часа ночи в невменяемом состоянии, обозвал того «потомственным дегенератом, ночным оборотнем и торчком» и пообещал любителю тяжёлой музыки, что «набьёт его мерзкую морду и сломает гитару о его голову». Эта вынужденная мера устрашения тоже не слишком подействовала на отмороженного Тюбика. И лишь, когда Дима по-настоящему разорился, купил приставку караоке и подсоединил её к стереосистеме Тюбика, на этаже воцарилась полная идиллия: все ночи напролёт весь этаж горланил незамысловатые песенки у Тюбика в комнате. Студенты по очереди бились в конвульсиях, издавая в микрофон крики рожающих мужчин, скоро полностью сорвав себе глотки, сопя и хрипя по утрам, как испорченные саксофоны, и идя на занятия с красными от недосыпания глазами. Вадик, наконец-то, понял, что это такое, когда тебе не дают жить, когда весь этаж и пол общежития «зависают» и у тебя в комнате, «оттопыриваясь» под караоке, и не дают заниматься глубокой научной деятельностью. Тогда Вадик заключил полюбовное соглашение со своими соседями: он не слушает громкую музыку в неположенное время, и никто не приходит к нему ночью упражняться в вокальном искусстве.