- Чья это кардиограмма? – резонно спросил он Ивана.
- Это не кардиограмма, Сергей, это, как ты понимаешь, почерк Славы, – флегматично и терпеливо объяснил Петров, - а если что не ясно, то я поясню. - Но Звягинцев наотрез отказался получать пояснения, долго отрицательно махая головой, потому что лучше других знал, что Иван пользовался словами, чтобы ни о чём не говорить конкретно и определённо, обычно разводя в умах слушающих водяные круги смутных образов. К тому же Сергей был прекрасно осведомлён о проблемах Петрова с логикой и здравым смыслом. Здравый смысл, возможно, несколько раз и посещал умную голову Ивана, напряжённо осматривался, пытаясь поселиться, но не находил за что зацепиться, и преспокойно покидал пустынное место, не оставив после себя никакого следа.
Сергей целеустремлённо прочитал две страницы, но, дойдя до эротических сцен полного разврата, не сдержался и принялся хохотать. Виолетта стала ему посильно помогать. Вся прежняя инфантильность Куницына мгновенно улетучилась, он засверкал глазами, в нем неожиданно проснулся деспот, и он грозно завопил:
- Ну что за смех! Что за смех! – и сокрушённо добавил, обращаясь к Петрову и ища в нём поддержки, - я чувствую себя не режиссером, а свиноводом каким-то – приходится работать со свиньями, не желающими понимать тонкостей стиля! Не волнуйтесь, - утешил Славик малокультурных актёров, - мы опустим в пьесе те моменты, когда граф отлюбил герцогиню, всех её слуг, служанок и лошадей её кареты.
- Нет, ну почему же…- захохотал Звягинцев, и, сделав над собой усилие, снова погрузился в эротическое чтиво, стараясь сделать всё возможное, чтобы репетиция закончилась как можно скорей. Copyright © Roman Revakshyn Romanrevakshyn.su
- А что, - с вялым энтузиазмом произнёс Сергей, наконец-то дочитав до конца грандиозный труд, - мне, в общем-то, нравится. Ладно, буду участвовать! Летчик, так летчик, как сказал кровельщик, сорвавшись с крыши! – выпалил он с обречённостью самоубийцы.
- Да, - с милой и даже застенчивой улыбкой поддержала его Виолетта, - мне тоже кое-что понравилось, - но что именно она не пояснила.
Лёша также промычал что-то в знак солидарности с товарищами. Глаза Светы остановились где-то посередине рукописи, и если бы не её раскачивающаяся нога, можно было предположить, что она крепко спит.
Куницын принял позу триумфатора - всем же хочется стать гениальными и, причем, желательно, при жизни. Иван с блаженной улыбкой воззрился на друга.
- Ну, что ж, - с драматической ноткой в голосе сказал Славик, почувствовав себя Шекспиром, - Искусство – вершина мастерства, а мастерство приходит с трудом. Начнём репетировать! ...
Показ представления, приготовленного Куницыным, по мнению самого автора и всех участвовавших в нём актёров был просто таки катастрофически провалено. Зато подавляющее число зрителей в зале были полностью противоположного мнения об увиденном действе, и обсуждали зрелище не один месяц. Во-первых, Лёша, появившийся в начале первого действия, вышел на сцену без очков, да ещё и окончательно был ослеплён софитами, которые на репетиции не включали. На трясущихся от нервной дрожи ногах, он проковылял через всю сцену… и спокойно упал в оркестровую яму. В зале раздались громкие продолжительные аплодисменты, крики "браво" и "бис", доказывая тем самым, малоизвестное утверждение Станиславского, что у любого, даже самого плохого актёра, всегда найдутся жаркие поклонники. После падения Лёша проявил подлинный героизм достойный наших предков и быстро сумел снова выбраться на сцену. Во время всего своего недолгого монолога о дурных наклонностях дона Диего Лёше пришлось рукавом вытирать разбитый в кровь нос, что, однако, не встретило сочувствия у зрителей, катавшихся по полу, обхватив животы. Диалог получился более похожим на покаяние Пьеро перед торжественным самоубийством. Вторым этапом оглушительного триумфа стала следующая сцена - встреча дона Диего с его любовницей. Звягинцев не стал испытывать судьбу и сразу же забыл свой текст от начала и до конца, но находчивая Виолетта спасла положение, появившись на сцене раньше положенного времени, вызвав своим появлением шквал аплодисментов мужской части студенческого зала. У некоторых от усердия даже появились на руках мозоли. Продолжение спектакля дальше не имело никакого смысла, поэтому Куницын дал решительный знак закрыть занавес, и спектакль второго курса можно было считать оконченным.
Звягинцев первый раз в жизни от всей души перекрестился. Ему было всё равно, как восприняли спектакль, главное, что этот кошмар был позади. «Гениальный» Куницын месяц после этого с ним не разговаривал и ходил серо-зелёный от злости, хотя его постоянно поздравляли с "великолепным дебютом". Он с огромной горечью признался себе, немного перефразировав классика, что театр – это жизнь, а жизнь - это цирк, так что и в театре иногда должно быть весело. Тем не менее, после "первого блина комом", он записался в городской народный театр и усердно, что было ему совсем не свойственно, посещал занятия и репетиции вместе с Петровым, которого, правда, ввиду полного отсутствия какого-либо таланта, скоро оттуда турнули за издевательство и над искусством и над здравым смыслом. Copyright © Roman Revakshyn Romanrevakshyn.su