«Друг дорогой», как и положено преподавателю, был человеком чрезвычайно интеллигентным, но иногда бывал настолько вспыльчивым, что когда какой-нибудь нахальный студент выводил его из себя, то он в порыве нежности мог наговорить ему такого, что и простой работяга не смог бы выдумать в самом нетрезвом виде. За это его сильно уважали и побаивались.
Их предводителем на кафедре истории, как и руководителем всего института, был ректор, господин Пеняев. Главным занятием этого грандиозного учёного мужа было не терять представительского вида, и на этот серьёзный процесс господин Пеняев тратил львиную долю своего рабочего времени, которым несказанно дорожил, не желая его тратить на всякие пустяки, вроде управления институтом. Все вопросы, возникавшие у студентов, родителей и преподавателей, он, почему-то, обязательно стремился решить в течение нескольких секунд. Было удивительно, как он был способен вникнуть сразу в столько запутанных дел одновременно, и быть обманутым столькими людьми сразу; ведь в отличие от ректора, студенты и их родители готовили свои трюки неделями. Некоторые из самых настойчивых студенток, требующих более высокой оценки, умудрялись падать в обморок в его кабинете четыре раза за одну минуту.
Ректор, как человек склонный к долгим размышлениям с курительной трубкой во рту, любил одиночество: ведь всегда приятно побыть наедине с умным человеком. А когда утомлялся от одиночества и хотел развеяться, то в очередной раз приступал к чтению гениальной повести «Сколотите мне виселицу» или в сотый раз перечитывал лучшие главы из весьма познавательной книги «Повседневная жизнь публичных домов времён Золя и Мопассана». Молодые преподавательницы всегда спешили за помощью именно к декану, как к человеку способному искренне посочувствовать и понять начинающего специалиста, и которых декан любил успокаивать, потрогав по-отечески за зад, так, без всякого злого умысла, только чтоб убедиться, что всё на месте и девушка здорова. Эта небольшая слабость, как и некоторые другие, с лёгкой руки доброжелателей, была известна его жене, и она частенько наведывалась к мужу в кабинет без какого-либо предупреждения. Надо откровенно сказать, что господин Пеняев панически боялся своей второй половины, и было зафиксировано несколько унизительных попыток забиться под плинтус при виде своей благоверной. Жена декана считалась первой городской модницей: пышность и пестрота её нарядов была способна затмить любой фейерверк или салют, и ограничивалась только её фантазией, ну, а её фантазия в этом деле не имела никаких разумных границ. В институте, почему-то, циркулировали разные предательские слухи, что своим высоким постом в институте Пеняев обязан именно своей жене - по совместительству дочери бывшего министра образования; но говорить об этом могли, конечно же, только слабо знакомые с его широкими талантами люди. Доподлинно было лишь известно, что именно по настоянию тестя он состоял в президиуме городского политического движения «Без бога в сердце, без царя в голове», и даже однажды на одном из съездов партии толкнул грандиозную пятиминутную речь, главной темой которой была крамольная мысль Пеняева о том, что наши политические партии занимаются ещё чем-то, кроме саморекламы. Но, всё-таки, даже принимая во внимание все выше перечисленные достоинства, самым главным достоинством господина Пеняева, и он сам это подозревал, было, скорей всего, его призвание ни в чём не быть специалистом. Copyright © Roman Revakshyn romanrevakshyn.su
Больше своей жены ректор боялся только своего проректора, Анну Фёдоровну Евсеенко – настоящего современного инквизитора в юбке. Эта железная женщина некоторое время работала завучем в разных средних школах, и навела там такого шороху, что её поспешили сбыть в более высокие сферы образования, с более широким полем действия. Поначалу Анну Фёдоровну просто бесила та вольность, которой пользуются студенты в отличие от учеников, и она всё пыталась устроить собрания групп с экзекуцией отстающих, потому что в школе классные собрания по десять часов к ряду были её любимым времяпрепровождением, а заклевать до полусмерти какого-нибудь необузданного сорванца – ни с чем не сравнимым блаженством. В школе Анне Фёдоровне всегда было очень приятно, когда ученики целыми днями согнувшись в три погибели сидели в душных классах и люто ненавидели и её, и учёбу, и свою несчастную жизнь. Для неё совершенным образом ученика был малоподвижный, малоговорящий (а лучше немой), мало мыслящий или вообще несмыслящий в чём-либо, но быстро выполняющий команды ребёнок неопределённого пола. Об ученике она судила в основном по одному главному принципу: покажи мне какой у тебя почерк - и я скажу кто ты. Ученики с красивым почерком были у неё в большом почёте, зато ребята способные самостоятельно рассуждать, но неровно ставящие буквы, мягко говоря, не пользовались большой популярностью у Анны Фёдоровны, потому что её саму, по всей вероятности, с детства приучили красиво писать, ни о чём не иметь своего личного мнения, старательно заучивать наизусть прописные истины, заниматься цитированием правильных учебников и полагаться только исключительно на изречения главы государства и вышестоящего начальства. Она постоянно обвиняла коллег в слишком снисходительном отношении к подопечным, и небезосновательно считала, что студенты и преподаватели «все заодно». Но в институте Анна Фёдоровна прочно прижилась, потому что стала отвечать за приём в образовательном учреждении различных проверяющих комиссий. - Ведь всем известно, что наше образование находится под строжайшим надзором: один контролирующий орган контролирует образовательные учреждения, другой контролирующий орган или комиссия контролирует этот самый контролирующий орган, а третий контролирующий орган контролирует, чтобы второй контролирующий орган контролировал подобающим образом и не отклонялся от общей линии всеобразовательного контроля. Евсеенко прекрасно справлялась с въедливыми проверяющими, как на духу отчитываясь о нововведениях и преобразованиях произошедших в институте со времени выхода последнего циркуляра «о нововведениях и преобразованиях», которых каждый год выходит такое огромное множество, что создаётся впечатление что на нашу систему образования постоянно, периодически или время от времени обрушиваются кардинальные революционные реформы и преобразования. Реформаторство, можно сказать, в крови высших руководителей образовательных министерств и ведомств, хотя многие из этих высокообразованных чиновников на деле оказываются отъявленными мракобесами. Преподаватели едва успевают привыкнуть к свежим изменениям правил обучения и приёма экзаменов, как получают новые. Руководителям системой образования ещё со времён революции кажется, что преподаватели могут и без достойного денежного вознаграждения за труд растить научных светил; надо только подойти к вопросу по революционному, то есть с другого боку, или просто поставить всё с ног на голову, и тогда мы станем лучшими в мире, но только не понятно в чём.