- Тогда определите Житникова в химвзвод, - отдавал распоряжение рассудительный командир полка, - там он понюхает такого, что клей ему покажется слабым освежителем воздуха.
А если вдруг сообщали, что лучший оператор-наводчик части получил письмо от девушки, в котором та писала о полном разрыве отношений, то говорил:
- Передайте рядовому, пусть подотрёт письмом жопу и ждёт письмо от другой девушки, умеющей его по-настоящему ценить! И присвойте ему звание младшего сержанта – пусть утешится.
На первых же совещаниях штаба товарищ подполковник точно распределил роли в полковом театре абсурда: он, командир полка, всех костерит, отчитывает и даёт разгона; начальник штаба, состоявший в близком родстве с командиром, покорно выносит критику и делает далекоидущие выводы. Зампотех, крёстный отец почти всех детей Полудумцева, со снисходительной улыбочкой, прислушивается только к похвале, а критику считает относящейся к кому-нибудь другому, потому что похвала может относиться только к кому-нибудь одному, и зампотех взял за правило принимать её исключительно только на свой счёт. Критика же направлена на всех сразу и ни на кого в отдельности, потому что каждый с лёгким сердцем относит её к товарищу по службе.
Надо ли говорить, что все офицеры полка были образованными и духовно развитыми личностями с несколькими высшими образованиями, потому что государство обязано двадцать лет их воспитывать и не меньше десяти лет учить, для того чтобы однажды их стёрли с лица земли в течении нескольких секунд.
* * *
Команду «отбой» в этот вечер весь студенческий взвод выполнил быстро и без повторов. Дежурным по этажу опять был Михельсон, который сразу же после ухода прапорщика закрыл двери на швабру и подпёр двумя стульями. Не прошло и десяти минут, как все студенты спали летаргическим сном людей, измученных безжалостной эксплуатацией. И таких разноцветных и широкоформатных снов никто из них в своей жизни ещё не видел. В основном это были кровожадные батальные сцены, часто плавно переходящие в эротические. Киселёву приснилось, как два высокородных самурая встретились на узкой лесной тропинке. Никто из них не хотел уступать. Завязалось великое противоборство. Один отрубил другому руку, а сам был ранен в живот. Вот так они приятно и весело провели время. Copyright © Roman Revakshyn romanrevakshyn.su
Звягинцеву же приснилась битва двух великих армий, двумя серыми громадинами наседавшими друг на друга. Сам же он наблюдал за сражением как бы свысока, ощущая при этом приятную прохладу ветерка, дующего из приоткрытого окна казармы. На его губах постепенно расплылась улыбка человека, погружающего в блаженство. Как всё-таки приятно в один из прохладных летних вечеров стоять где-нибудь на возвышенности и смотреть как сражаются две огромные армии. Но улыбка искривилась, а выражения лица стало суровым, потому что стало Сергею сниться, как широкие реки горячей человеческой крови текут бурными потоками и впадают в безбрежное море отчаяния и безысходности. Шум падающих кровавых водопадов начинал давить на уши, гул всё нарастал. Послышался какой-то треск и крики. Сергей открыл глаза и понял, что эти звуки исходят из коридора, а крики – это крики Михельсона.
Сергей проснулся, но сон не прекращался: из коридора продолжали слышаться крики и брань. Сергей импульсивно вскочил с кровати, Киселёв и несколько других студентов, разбуженных неожиданным шумом, тоже поднялись с кроватей. В коридоре Сергей увидел картину жестокого избиения Михельсона тремя крепкими защитниками страны, от которых далеко разило спиртным. Без каких-либо расспросов Звягинцев ввязался в драку, ударив одного из нападавших ногой в пах, что, понятное дело, никак не могло тому понравиться и сильно отразилось на выражении его лица. Остальных скрутили подоспевшие студенты, которых было слишком много, чтобы им могли сопротивляться трое пьяных ветеранов срочной службы.
- Ну, салаги, вам конец, - корчась от боли, выдавил из себя солдат, попавший под ногу Звягинцева.
- Иди давай, пока совсем хозяйство не отбили, - грозно произнёс Киселёв, который определённо был готов это сделать, увидев покрытое синяками лицо Михельсона. – Или на всю жизнь останешься инвалидом!
Михельсон, видимо, до последнего оборонял вверенный ему пост. Теперь он стоял, прислонившись к стене, и вытирал рукавом окровавленный нос, который, судя по всему, был сломан. Трое напавших нехотя убрались в своё расположение на первом этаже, но было ясно, что они, при желании, с лёгкостью могут воплотить в жизнь свои угрозы, призвав на помощь всю казарму. Тем не менее, до утра всё было спокойно. То ли вояки были уж слишком пьяные, то ли остальные солдаты слишком крепко спали.