— Здесь мне лучше, — сказал он слабым голосом, — теперь я чувствую, что я под родной кровлей, что здесь можно мне и простонать, и поплакать, и высказать каждую мысль мою. Спасибо вам! Я выздоровею…
Но, несмотря на все старания и заботливость окружающих родных, Алексей медленно и постепенно приходил в прежнее положение. Несмотря на молодость, болезнь оставила в нем неизгладимые следы на всю жизнь. Молодость, свежесть и силы исчезли: он встал почти дрожащим старцем, с обнаженной головой, с ввалившимися глазами и, что хуже всего, убитый душой… Только любовь к Анне, как лихорадочный сон, по временам томила его душу. Он любил еще, но это чувство обратилось в какую-то идеальную мечтательность, отравляемую горьким воспоминанием… Он постоянно видел Анну — этого ангела, улыбающегося Альберту и подающего ему свою руку… Все эти прежде любимые им люди предстали теперь в истинном виде, с человеческими слабостями и неизменным легкомыслием… Алексей теперь лучше знал их и более сожалел, чем ненавидел. Юлиан и Поля, президент, их влияние на него самого, обращение с сиротой вполне уничтожили прекрасные звезды, прикрывавшие их с самого начала. Теперь Алексей видел, что нельзя рассчитывать на эти слабые существа, что они ищут только удовольствий, развлечения и, считая себя главной целью и центром всего — всех прочих братий, смотря по надобности, привлекают к себе или отталкивают. Этот высший, прекрасный, великолепный свет теперь представлялся ему в том же самом виде, в каком он всегда видел Жербы со своими соседями, только здесь эгоизм и слабости были очевиднее.
Алексей встал с одра болезни освеженный, более зрелый, более холодный, чем прежде, и заключил своей болезнью первую часть жизни, когда мы еще верим в ангелов, в исключения и совершенства. К счастью, он не впал в другую крайность, и разум удержал его на границе, откуда свет представлялся ему тем, чем был на самом деле, то есть страшной смесью стремлений к добру и слабостям, мечты и горькой правды, добродетелей и пороков, поэзии и прозы… грязи и золота, тела и души… драматической борьбой двух начал, поочередно унижающих и возвышающих несчастного человека.
* * *Юлиан не скоро поехал в Жербы. Сознавая свою вину, он долго и неохотно собирался туда, наконец приехал холодный, вежливый и совершенно уж не тот, каким Алексей недавно еще встретил его на постоялом дворе… Карлинский надеялся найти своего старого друга сконфуженным, боялся, чтобы он не выразил желания возвратиться в Карлин, ожидал упреков со стороны его матери, но все эти предположения и догадки не оправдались.
Алексей принял Юлиана холодно и также вежливо, с благородной гордостью и не вспоминая о прошедшем, он поспешил сказать своему бывшему другу, что здоровье не позволяет ему исправлять должность управляющего в Карлине, что другой, без сомнения, гораздо лучше поведет дела и доставит им больше доходов. Дробицкая ни слова не сказала Юлиану, приняла его с достоинством и равнодушно ушла в свою комнату: она не обнаружила ни гнева, ни обиды, хоть сердце ее кипело этими чувствами. Начались расчеты. По совету президента Юлиан привез деньги… Но лишь только он упомянул о них, Алексей покраснел и прервал его:
— Мы не согласились с паном президентом насчет направления дела с наследниками Шаи, в твоем присутствии он прямо сказал мне, что я был слишком щедр из чужого кармана. Так я назначаю эти деньги на пополнение причиненного вам по моей неосмотрительности убытка — и не приму их… Пожалуйста, не возражай, ведь ты хорошо знаешь меня… я денег не возьму! Поступите с ними, как вам угодно, а я не возьму ни одного гроша — даю тебе честное слово…
Юлиан стал в совершенный тупик. Не зная, что делать, и увидя входившего в комнату Юношу, он отправился к матери Алексея в надежде, что с нею легче покончить дело. Дробицкая, пристально взглянув в глаза Юлиану, прямо догадалась, что это значит, и сказала паничу:
— Я не могу взять этих денег… Они принадлежат Алексею.
— Но Алексей, вследствие какой-то излишней щепетильности…
— Бедные люди должны быть щепетильны и даже до излишества! — прервала Дробицкая. — Если Алексей не принимает ваших денег, то, без сомнения, видит, почему должен поступить так… Ведь и у нас есть вещи дороже денег, — прибавила она, — это чувство собственного достоинства!
Юлиан сконфузился и опять побежал к Алексею. По наставлению дяди, ему хотелось непременно кончить счеты с Дробицким, так как президент боялся, чтобы эта история не повредила ему во мнении шляхты и не помешала получить давно желаемое звание губернского предводителя дворянства. Затем Юлиан решился еще прибегнуть к посредничеству Юноши, но последнему надо было откровенно объяснить все дело.