Смешная фигура пана Буткевича в серых шароварах, темно-синей куртке, с суковатой палкой в руке, с рыжим париком на голове и маленькими пронзительными глазами, немедленно показалась в комнате, с важностью и гордо приветствуя хозяйку и в то же время лукаво оглядывая гостей. Все привстали, чтобы раскланяться с ним, только один граф неподвижно сидел на своем месте и ел кислое молоко. Юлиан всеми силами удерживался от смеха, потому что никого не хотел обижать, хоть явившаяся карикатура и представлялась ему необыкновенно смешною. Он и Алексей бросили значительные взгляды друг на друга.
— Много у тебя соседей такого калибра? — тихо спросил Юлиан.
— Только шестеро! — отвечал Алексей. — И я уверен, что все представятся тебе, потому что твоя карета непременно приведет их сюда, ведь они сгорают от любопытства узнать: кто мог приехать к нам, потому что здесь никто не бывает… увидишь.
— Незавидное же соседство! — сказал Юлиан сам себе. — Бедный Алексей!
Между тем пан Буткевич, в такой же степени гордый, как и скупой, поздоровавшись с хозяйкой и обозрев исподлобья гостей, развалился на главном стуле и самыми странными минами старался придать себе вид важности, не имевшейся у него ни в характере, ни в наружности. Дробицкая, уважая пятнадцать семей соседа, принимала его довольно вежливо, и разговор опять пошел было своей чередой, как вдруг Курта другой раз залаял на крыльце.
— Да это наказание Божие! — проворчала Дробицкая. — Еще гость…
Это был пан Яцек Ултайский, в темно-синей венгерке, пришедший будто по надобности, а на самом-то деле из одного любопытства и с тайным намерением, если можно, пригласить к себе гостя на вечер… И этого посетителя, как хозяина арендуемой земли, следовало принять также с улыбкой. Юлиан взглянул на Алексея, и оба пожали плечами. Между тем пан Яцек, лишь только разинул рот, прямо обнаружил свое происхождение, даже Карлинскому показалось, что он где-то видел этого человека, и Карлинский не ошибся, потому что последнюю должность Ултайский занимал в карлинском имении… Если бы Яцек знал, что встретится с Юлианом, верно не спешил бы со своим делом, но, уже войдя в дом, он должен был сесть, отказавшись только от намерения просить к себе панича на вечер.
Не успели гости и хозяева разместиться, уступая стул пану Яцеку, передававшему хозяйке комплимент от жены своей, как старый Курта опять гавкнул… Дробицкая уже не могла удержаться и вполголоса пожаловалась на Божие наказание.
На пороге улыбалась маленькая жалкая глуповатая фигура, отца девятерых детей и мужа Анели Буткевич, урожденной Пержховской, пана Юзефата, в полотняном сюртуке и без ведома жены вырвавшегося в старый двор посмотреть, что там деется. Увидя брата Мамерта, он смешался, но гораздо более озадачило его присутствие Ултайского, потому что вследствие ссор между женами, они жили в самых неприязненных отношениях: Юзефат и Яцек беспрестанно грозили один другому, никогда не встречались и поклялись при первой возможности отвалять друг друга палками. Затем, обойдя Ултайского, пан Буткевич поместился в углу. Но вслед за ними проворнее, а может быть, и смешнее всех вбежал пан Пристиан Прус-Пержховский, вырвавшийся из объятий своей вдовушки, дав слово зайти к ней вечерком и отрапортовать о своем визите. Пристиан до такой степени был занимателен старомодным щегольством своим и карикатурной миной Домиера и вошел с такою самоуверенностью в превосходстве над соседями, что Юлиан, уже начинавший досадовать на приходящих гостей, при виде Пержховского сделался веселее.
Рыжие длинные и спадавшие на плечи волосы Пристиана разделены были на лбу с симметрией, обнаруживавшей помощь какой-то заботливой ручки. Прибавим к этому тщательно завитые усики, запущенный подбородок, цветные шаровары с полосами, какие можно видеть только на одеялах, такой же жилет à l'anglaise, сюртучок, едва ли длиннее куртки пана Мамерта, фуражку с кисточкой, висевшие на брюхе перчатки — и мы будем иметь верный портрет человека, сумевшего возбудить к себе пламенную любовь со стороны супруги пана Целестина.
Дробицкая уже не скрывала своего неудовольствия, возбужденного наплывом соседей, она то и дело ворчала вполголоса: "Сколько их нанесла нелегкая!.." и на предлагаемые вопросы отвечала им не совсем вежливым тоном. Между тем граф, окончив свою порцию молока, насмешливо глядел на гостей, Пристиан смело подошел к Юлиану и Алексею, сознавая себя достойным сообщества с Карлинским, и самыми смешными гримасами старался внушить высокое понятие о себе, пан Мамерт сидел, надувшись, и наблюдал за гостями, пан Юзефат, забравшись в угол, желал как можно скорее вырваться вон, а Яцек Ултайский для разнообразия покручивал только усы, задумываясь: к кому бы лучше пристать.