Около них стоял граф Замшанский — тип слишком известный в свете и литературе, чтобы распространяться на счет его характеристики. В наших романах так много лиц подобного рода, что критика не один раз, и, кажется, справедливо, упрекала за их повторение, но возможно ли обрисовать наше высшее общество, пропустив пана космополита? В жизни мы встречаем его на каждом шагу, поэтому не будем удивляться, если писатели так часто и против воли должны изображать подобное явление. Граф Замшанский был в такой же мере граф, как и все богатые поляки за границей. Первую мысль об этом титуле подал ему, кажется, управляющий отеля во Львове, назвав путешественника графом и вписав его с таким титулом в реестр, в Риме, сделавшись кавалером Золотой Шпоры, он уже в собственных глазах был граф и без протеста принимал данный ему титул. Таким образом, постепенно вошло в обычай звать его паном графом — и Замшанский, будучи на самом деле шляхтичем, сделался уже графом par politesse, без всякого постороннего возражения. Уже немолодой, с проседью, но не позволявший еще себе состариться, пан Петр Замшанский держался прямо, платье носил узкое, одевался чисто, брился два раза в день и с восторгом говорил о парижских лоретках. На родине бывал только случайно — за деньгами, либо по делам: настоящим его отечеством были железные дороги и поочередно все столицы. Лето обыкновенно проводил он на минеральных водах, которых не пил, в Баден-Бадене, Гамбурге, Эмсе, Остенде, осень в Англии либо в Италии, зиму где-нибудь на юге — в Неаполе или в Сицилии. Он объехал всю Европу, короткое время жил в Константинополе, в Египте и Алжире, но вояжи его совершались таким образом, что граф не имел возможности извлечь из них более того, что знали люди, никогда не выезжавшие из дому. Он вовсе не заботился о познании чужих краев: железная дорога, пароход, а за неимением их дилижанс или почтовая карета перевозили Замшанского с места на место… так что он даже вовсе не видал света, перелетая его запакованным в экипаже. Зато, в некотором отношении, он прекрасно знал столицы, обычай дворов, придворные экипажи, клубы, трактиры, увеселительные места и дома, где давались блистательные балы. Славные галереи он посещал только по обязанности, дабы впоследствии мог сказать, что знает Сикстинскую Мадонну, «Ночь» Корреджио, был во Флорентийской трибуне и дотрагивался до фресок Рафаэля… Но о картинах и произведениях искусства знал только то, в какие они вставлены рамы, где осыпалась краска или какую заплатили за них цену; Замшанский ни к чему не имел пристрастия, но обо всем говорил горячо и без явной фальши, кроме того, имел огромный запас маленьких анекдотов и мелких наблюдений. Он собирал и всем показывал очень любопытные визитные карточки, пригласительные письма, адреса и накопил их целый портфель, прекрасно помнил, где, кого видел и в каком костюме, буквально повторял самые маловажные слова знаменитых людей. Несмотря на свои седины и с лишком пятьдесят лет, граф был ветрен и легкомыслен, как юноша, забавлялся каждой безделицей, все схватывал с горячкой, бросал равнодушно, забывал скоро, приходил в чувствительность, легко прощался со слезами и на следующей станции, вместе с пеплом сигары стряхивал воспоминания, которые намеревался хранить до гроба.