Поля была очень неосторожна, искала любви, и чувство ее было столь искренно, глубоко и сильно, что она не могла и не хотела скрывать его, и как будто бы сама бежала вперед и искала несчастья. Юлиан должен был иногда делать вид, что не понимает ее, обманывать на словах, но глаза изменяли ему.
Таким образом они ходили по зале и почти шепотом вели разговор, из которого только отрывки долетали до ушей Анны и Алексея. Между тем, Дробицкий, глядя на свой идеал издали, мысленно поклонялся ему и совершенно утопал в своем счастье. Его любовь — еще молодая, боязливая, почтительная питалась одной мечтой, одним присутствием Анны. Он сознавал себя более сильным и возвышенным, когда находился при ней, даже самый разговор его в подобные минуты обнаруживал человека в необыкновенном душевном положении. Но Анна не понимала возбужденного ею восторга, принимала его за обыкновенное состояние человека, которого начинала ценить все более и более.
— Боже мой, как обманчива наружность! — говорила она мысленно. — Я считала его самым обыкновенным человеком… О, Юлиан всегда говорит верно… и столько времени мы не знали о нем!.. — Но через минуту она прибавила: — Как жаль, что он человек не нашего света!
* * *В то время, как Дробицкий по разным причинам продолжал свое пребывание в Карлине, в Жербах готовилась сильная буря. Мать, искренно любившая и даже уважавшая своего сына, по какому-то предчувствию полагалась на него до тех пор, пока могла держать его под своею властью.
— Что он там делает? — говорила она сама с собою со слезами на глазах. — О, ему там лучше, веселее, свободнее, чем у нас!.. Но ведь он имеет и здесь все необходимое… Да, все! Но он не создан для нас и рано или поздно вылетит из гнезда, а я, подобно курице, высидевшей утенка, останусь, бедная, на берегу и буду смотреть, как поплывет он… Я всегда твердила покойнику, чтоб он не давал сыну этого высшего образования: оно для нас несчастье: я теперь не буду глупа и не пущу его братьев в университет! Это очень вредно для бедняков… ясный пример — Алексей: из него уж не будет проку. Он трудится — и вздыхает! Теперь попал к панам… непременно полюбит праздность и погубит себя…
В минуту такого раздумья матери вошел старик Юноша и еще на пороге прервал хозяйку своим обычным приветствием:
— Благословен Христос Бог!
— Ах, это вы, пане граф! — в испуге воскликнула Дробицкая, вскочив с места.
— Я, покорнейший ваш слуга, но вы могли бы ответить мне: вовеки веков, аминь![2] Это обратит милость Божию на ваш дом.
— Во веки веков! — с покорностью повторила Дробицкая.
Проницательный старик сразу заметил по лицу хозяйки, что она была расстроена.
— А где Алексей? — спросил он.
Мать прослезилась… Граф в первый раз не застал Алексея дома, но он не мог быть и в поле, потому что день был праздничный…
— Ах, лучше не спрашивайте, пане граф! — отвечала Дробицкая.
— Да что такое? Что с ним сталось? — спросил опять граф, садясь на место и высекая огонь. — Что это значит? Я не понимаю…
— Попущение Божие, наказание! — воскликнула хозяйка, не имея ни возможности, ни охоты притворяться. — Он встретился с этим Юлианом Карлинским, теперь затащили его в Карлин, вот третий день сидит у них, я уверена, что там совсем испортят его…
— Да, вы приготовьтесь к этому, — произнес граф, пуская клуб дыма. — Я хорошо знаю людей, этот приманчивый свет портит и одуряет… Нынешним молокососам грезится, что там они найдут других людей, созданных из чистейшей глины… Впрочем, смолоду человек всегда мечтает, сравнивает окружающих людей с теми, каких создал в своем воображении, и так как они оказываются малорослы, худощавы и не подходят под его мерку, то он взбирается выше в надежде найти там великанов либо ангелов.
— Но, пане граф, — отвечала Дробицкая с наивностью, — ведь на Алексее основано все наше благополучие: пока он здесь, мы еще кое-как держимся… У нас ничтожное состояние, если б не его голова, мы давно терпели бы нужду, что же будем мы делать без него? А дело ясное, что придется потерять его…
— Позвольте сказать вам, что нельзя и думать на веки закабалить его в Жербах…
— А разве в другом месте ему будет лучше?
— Лучше не лучше, а все-таки нечто другое, иногда и этого хочется человеку. Притом он здесь умнее всех, взбирается мыслями очень высоко… Если дали ему крылья, так позвольте летать…
— Но что же я, несчастная, буду без него делать? — воскликнула Дробицкая, ломая руки.
— Ведь у вас еще есть три сына?
— Да, есть, мальчишки хорошие, — перебила мать с чувством, — но ни один из них не вышел в Алексея и не сумеет сделать то, что делает он…