* * *
Москва - город большой, больше иного государства, и населяют его разноязыкие племена, понимающие друг друга лишь в общем. Племя, к которому принадлежал Дмитрий Васильевич, было, пожалуй, самым немногочисленным.
На другой день после второго появления мальчика Дмитрий Васильевич понял, что, к сожалению, придется вникать в это дело.
Ехали долго: три пересадки в метро, ожидание автобуса в толпе на ветру при мокром снеге. Одним только автобусом тащились минут сорок. И минут десять шли от остановки асфальтовыми дворами, среди гаражей и высоких домов. Обратно без подсказки Дмитрий Васильевич бы не выбрался.
На школьном крыльце курили старшеклассники. Они поглядели на мальчика, на Дмитрия Васильевича и засмеялись:
- О! Колька-калека отца привел!
Колька горбился, как старичок, и Дмитрий Васильевич подумал, что он похож на беззащитного и страшного Акакия Акакиевича.
Переступив порог, мальчик стянул свою черную шапку, а Дмитрий Васильевич и в мороз шапку не носил. Прокатился звонок. Шум и грохот стихли. Мальчик и Дмитрий Васильевич прошли темным коридором, свернули за лестницу и оказались перед дверью, в которую мальчик робко постучал.
- Да, - услышали они женский голос. Тогда Дмитрий Васильевич отворил дверь, в которую и вошел вслед за мальчиком.
На последних рядах даже привстали, чтобы получше разглядеть вошедших.
- Здравствуйте, - сказал Дмитрий Васильевич, обращаясь к учительнице у доски. - Извините, что во время урока, но мне необходимо с вами срочно переговорить.
- Садись, Коля, - сказала учительница. - Откройте учебники и повторите формулы вычисления площади треугольника. Через десять минут будет самостоятельная работа.
Класс возмущенно загудел.
Они вышли из кабинета под лестницу, где валялись окурки, одноразовый шприц и презервативы.
- Район огромный, - сказала учительница, - новый, школа в две смены работает, спасибо, если к следующему сентябрю другую откроют.
- Колю вы хорошо знаете?
- Неплохой мальчик. Учится не особенно замечательно, но в силу обстоятельств, я думаю. Мать родила неизвестно от кого и подбросила сестре. Где-то промышляет, если жива. У сестры у самой трое, ей дела нет, жив Коля или мертв, не то что - сделал ли уроки. Братья Колю поколачивают, места у него своего в доме нет, сейчас он даже и редко бывает в этом доме... А что я могу сделать? В детдом? В детдоме лучше не будет.
- Адрес мне его подскажите.
Дмитрий Васильевич знал, что бывают такие дома, видел даже по телевизору, но самолично довелось побывать впервые. Подъезд с прожженными дверными звонками, с заваренным железным листом лифтом, с бесчисленными непристойными надписями и рисунками.
У нужной двери звонок был оборван вовсе. Дмитрий Васильевич постучал. А затем вдруг опомнился и побежал к лестнице. Уже скатившись на пролет, он услышал, как та дверь отворилась и чей-то голос просипел: "Ну, бляди".
Дмитрий Васильевич поехал в архив. Там с наслаждением он вчитывался в столетней давности письма, и люди, их писавшие, так и стояли живые перед его глазами, и были они образованны - образованнее Дмитрия Васильевича, - мысли свои выражали хорошим слогом, свободно владели несколькими языками, отправляли из швейцарских Альп открытки с горными видами и видами музейных редкостей. Замечательные все были люди, а другие люди тогда и писать не умели...
"Я прочитал, перечитал, обдумал... Что если действительно рассматривать собрание этих писем как роман? Как если бы некий автор, никому еще неведомый, принес мне первому свой первый роман. И ждет теперь моего суда. Что бы я сказал по поводу этого романа? Впрочем, увы, неполного, - многие линии утрачены, провалы в сюжете зияют. Но, может быть, автор так задумал, с провалами и утратами?
Запомни, у каждого произведения есть своя задача. Картина или книга для автора - это задача, которую он исполняет и задает. Еще можно сказать, это загадка, которую он разгадывает и загадывает. И вот как-то раз, делая выписки из писем, я понял, какая в нашем с Г.В. романе сюжетная линия главная. Меня озарило. Я не стал кричать "эврика", но очень взволновался. Я тебе эту сюжетную линию изложу, она - ключ".
Вечером мальчик ждал на узком подоконнике. С удовольствием бы Дмитрий Васильевич прошел мимо, но - не решился. Он пустил его в свой дом не из жалости и сострадания, а только из нерешительности и слабоволия. Но, впрочем, никогда впоследствии не пожалел.
О прошлом он Колю никогда не расспрашивал и через третьих лиц тоже ничего не узнавал. Один только единственный раз позвонил редакторше, которая так удачно соединила их лица в одном кадре, и спросил, как очутился Коля на съемочной площадке.
Редакторшу Дмитрий Васильевич знал по ВГИКу. Сама она во ВГИКе никогда не училась, но лет пять подряд поступала и ходила на все просмотры. Говорили, что родители ее - значительные люди в городе Владимире и верят, что дочь их учится на сценаристку, и высылают ежемесячно деньги в ближайшее почтовое отделение по проспекту Мира. Во всяком случае, деньги у нее были, и она даже давала их в долг некоторым знакомым, в числе которых был и Дмитрий Васильевич.
- Сниматься должен был совсем другой мальчик, - сказала редакторша, племянник режиссера, но в самый последний момент он расплакался и отказался. Времени было в обрез, я выскочила на улицу и тут увидела самое подходящее лицо, которое, конечно, не упустила. Я помню, что его Коля зовут, у меня и на лица и на имена память хорошая. А что?
* * *
Установилась зима. Не слишком суровые морозы, частые снегопады. Не каждый день ездил в архив Дмитрий Васильевич. Бывало, вставал рано, в десять, зимний день только начинался. Теперь Дмитрий Васильевич работал не в кухне, а в комнате у окна. Бумаг на его столе мальчик не касался, только гасил лампу, которую часто забывал гасить сам Дмитрий Васильевич, ослепнув от долгого бдения.
Мальчик спал в раздвижном кресле за старинными ширмами. Бра мягко светило у полочки с детскими книгами и учебниками. Уроки мальчик делал на кухне, завершив все дела по хозяйству.
Семейная идиллическая атмосфера с запахом сдобных булочек, устоявшимся в доме стараниями мальчика, как ни странно, не мешала работе Дмитрия Васильевича. Скорее даже способствовала. Дмитрий Васильевич писал о людях неизвестных, незнаменитых, дорогих его сердцу, живших так давно, умевших писать письма то ли друг другу, то ли прямо ему - Дмитрию Васильевичу.
В день, свободный от архива, после завтрака одевались и выходили на прогулку. Обыкновенно встречали во дворе рыжую таксу с хозяйкой. Здоровались. Реклама по телевизору все шла, и многие встречные их узнавали. Иные дети до них дотрагивались и спрашивали: