– Ничего подобного.
– Какой же род смерти он предназначил этому болотному гаду? Я полагаю, он его не пощадит.
– Увидишь, – сказал Тремаль-Найк. – Я бы не хотел оказаться на месте этого гавиала.
Словно раздумывая, слон еще некоторое время сжимал хоботом извивающегося гавиала, держа его довольно высоко, чтобы избежать ударов хвоста, затем вышел на берег и быстро направился к гигантскому тамаринду, который рос отдельно, выбрасывая во все стороны свои раскидистые ветви.
Несколько мгновений слон смотрел на огромное дерево и, найдя то, что ему было нужно, засунул рептилию в развилку двух ветвей, покрепче зажав ее, чтобы она не могла освободиться.
Сделав это, он протяжно затрубил, что должно было означать удовлетворение, и спокойно вернулся к речке, пыхтя и комично раскачивая свой хобот, в то время как мстительный огонек сверкал в его черных глазках.
– Видел? – спросил Тремаль-Найк Янеса.
– Да, но не очень понял.
– Он обрек рептилию на страшное мучение.
– А как? Ах понял! – воскликнул португалец, разражаясь смехом. – Он медленно умрет от голода и жажды на верхушке дерева.
– И солнце высушит его.
– Какой мстительный слон!
– Это казнь, которой они подвергают гавиалов и аллигаторов, когда удается поймать их.
– Я бы не поверил, что эти колоссы, у которых такой мягкий, спокойный нрав, способны на подобную мстительность.
– Больше того, они довольно злопамятны и очень чувствительны к тому, насколько вежливо с ними обращаются. Вот пример. Один погонщик имел привычку всякий раз, когда ему хотелось утолить жажду, разбивать кокосовый орех о голову своего слона. Слону эта процедура очень не нравилась, но до поры до времени он не показывал вида. И вот случилось однажды, что, проходя через плантацию кокосов, погонщик прихватил несколько штук, чтобы разбить, как обычно, на черепе слона. Тот позволил разбить один, другой, а потом схватил своим хоботом самый большой кокос и разбил его…
– О голову своего погонщика? – захохотал и Сандокан.
– Ну да, – ответил Тремаль-Найк. – Можешь представить себе, в каком состоянии оказался этот бедняга. Он отлеживался потом целый месяц.
– Ну и шельма же этот слон! – воскликнул пораженный Янес.
– Я знал еще одного, который жестоко проучил одного портного в Калькутте.
– А портного-то за что?
– Этот слон имел привычку, когда его вели на водопой, просовывать хобот в окна домов, и обитатели их никогда не отказывали ему в каком-нибудь лакомстве или фрукте. Портной же, наоборот, когда видел этот огромный нос, втыкал в него иголку, которую держал в руке. Какое-то время исполин терпел эту шутку, пока однажды терпение его не лопнуло. Во время водопоя он набрал в хобот как можно больше воды и грязи и, проходя мимо дома портного, сунул ему хобот в окно. Портной потянулся к нему с иголкой, но в это время целый фонтан грязной жидкости обрушился на него, опрокинув вверх ногами самого портняжку и совершенно испортив ему ткани, которые лежали на столе.
– Озорная проделка, – сказал Янес, покатываясь со смеху. – Держу пари, что бедный портной больше не прикасался к слонам.
– Господин, – сказал в этот момент погонщик, оборачиваясь к Тремаль-Найку, – хочешь, остановимся здесь? Здесь тенисто и хороший корм для слонов.
Противоположный берег был и в самом деле наиболее подходящим для лагеря. Бамбуковые заросли здесь расступались, а вместо них то там, то сям теснились густые рощицы, под сенью которых и люди, и слоны должны были прекрасно чувствовать себя.
– Река с одной стороны и джунгли с другой, – сказал Тремаль-Найк. – Хорошее место и для стоянки, и для охоты. Решено, остановимся здесь.
Они слезли со слонов и пошли под деревья. Найдя подходящее место, разбили палатки, в то время как слоны принялись обирать листву с ближайших деревьев, тряся ветки так, что с них сыпался настоящий дождь.
– Ух! – воскликнул Янес, который, проходя мимо, получил на голову хороший душ. – Что там у них среди веток, бочки с водой, что ли?
– Ты не знаешь эти растения? – спросил Тремаль-Найк.
– Я видел что-то подобное, но не знаю, что это за деревья.
– Они называются ним, или дождевые деревья. Они способны накапливать атмосферную влагу в таком количестве, что каждый лист содержит добрый стакан воды. Попробуй потрясти ствол, и увидишь, какой дождь упадет на тебя.
– А вода хорошая?
– Не слишком вкусная. Листья, которые ее содержат, придают ей тошнотворный привкус. Но крестьяне поливают ею поля, поскольку одно растение дает пару баррелей такой воды.
Его прервали лай и рычание. Пунти и Дарма, которые перебрались на другой берег вслед за слонами, вместе кинулись к деревьям, проявляя непонятное волнение. Они бежали вперед, потом возвращались назад, забирались в кусты, описывали прихотливые зигзаги, как будто шли по следу какого-то зверя.
– Что случилось? – спросил Сандокан.
– Не знаю, – отвечал Тремаль-Найк. – Может быть, питон недавно прополз там, а Пунти и Дарма его почуяли.
– Или какой-нибудь человек?
– Мы далеко удалились от последних деревень: ни один моланг не осмелится сюда забраться. Они слишком боятся тигров. Ну, пусть себе ищут, а мы пойдем ужинать. Нам еще надо выкопать яму для засады. Я вижу кустарник вон там, вдали от лагеря; он соединяет джунгли с рекой. Уверен, что именно там пройдут животные, направляясь к водопою.
Они наскоро поели, приказали малайцам и погонщикам быть начеку и, вооружившись лопатой и заступом, направились к кустарнику в сопровождении Дармы. Пунти оставили в лагере, чтобы он своим лаем не распугал дичь, на которую Тремаль-Найк собирался охотиться с помощью тигрицы.
Они уже потеряли из виду палатки и слонов и вступили в бамбуковые заросли, которые здесь были гуще, чем на сухих землях, когда заметили, что Дарма снова заволновалась. Она останавливалась, нюхая воздух, нервно била хвостом по бокам и глухо рычала.
– А все-таки, что это такое с Дармой сегодня? – спросил Янес.
– Я тоже себя спрашиваю, но не могу найти объяснения, – ответил Тремаль-Найк.
– Мы ведь никого не видели, не слышали никакого шума, – сказал Сандокан.
– Тем не менее я тоже начинаю беспокоиться, – сказал Тремаль-Найк.
– А чего нам бояться? С нами Дарма, мы все трое вооружены и отнюдь не пугливы. Да и наши малайцы с погонщиками всего в миле отсюда.
– Ты прав, Сандокан.
– Ты подозреваешь, что тут бродит какая-нибудь банда тугов?
– Мы далеко от Мангала, и я не думаю, что их уже оповестили о нас.
– Пойдем вперед, – решил Янес. – Никто не осмелится побеспокоить нас в яме.
Они вошли в рощицу, где тени начинали сгущаться, поскольку солнце уже заходило, и отыскали открытое место. Менее чем за час они вырыли яму глубиной в полтора метра и длиной в три, которую замаскировали связками бамбука, расположив так, чтобы можно было вылезти из укрытия, не двигая их, и залезли внутрь вместе с Дармой.
– Вооружимся терпением, – сказал Тремаль-Найк. – Я уверен, что животные пройдут именно здесь. Свежее мясо на завтрак у нас будет.
Небольшой лесок, в котором они устроили засаду, затих к вечеру. Время от времени доносились лишь крики обезьян и жалобный вой какого-то шакала.
Растянувшись на дне ямы, покрытом во избежание сырости толстым слоем листьев, трое охотников молча лежали, прислушиваясь к этим далеким шумам. Дарма, расположившись рядом, была спокойна и довольно ворчала.
Прошло несколько часов, как вдруг она поднялась, навострила уши и посмотрела на край ямы.
– Похоже, что приближается какое-то животное, – сказал Тремаль-Найк, бесшумно вставая и беря карабин.
Янес и Сандокан сделали то же.
На открытом пространстве не было видно никого, однако слышался легкий шорох веток в гуще леса, как будто кто-то прокладывал себе дорогу среди кустов, разросшихся вокруг поляны.
– Кто бы это мог быть? – спросили Сандокан и Янес, глядя на Тремаль-Найка.
– Судя по треску веток, какой-то крупный зверь, – ответил бенгалец. – Больше, чем олень или антилопа.