— Что же сидеть? — сказал, наконец, будто просыпаясь, Слава. Он поднялся, стряхнул с себя песок.
Костя продолжал сидеть. Ему очень не хотелось идти домой.
— Федосью мы схоронили. Галаган гроб привез… — проговорил он медленно.
Слава кивнул головой. Он видел, как привезли гроб и как шли за гробом Костя и его тетка, но не решился подойти к ним. Теперь ему было совестно. Но Костя не замечал этого: он занят был своими мыслями.
— Знаешь, Слава… вот ты разбери, тебе виднее, — сказал он быстро и даже побледнел. — Помнишь, Федосья звала меня завтракать? Как ты думаешь, если бы я сразу пошел, осталась бы она в живых? Только ты прямо, начистоту.
— Что ты! — удивился Слава. — И тебя могли убить, и меня, а Борьку вот ранили.
— А все-таки…
— Перестань, пожалуйста! — прикрикнул на товарища Слава. — Что это ты выдумал? И… знаешь, оставайся-ка ты у нас. Все равно нынче не спать.
— Ладно, — сказал Костя. У него немного отлегло от сердца.
Ночь все трое провели вместе. Сема Шевелевич сидел на крыше и не спускал с моря глаз, вооруженных биноклем, который вместе с подробным наставлением вручил ему Слава. А свободные от вахты Слава и Костя успели побывать в детском саду, узнали, что тетя Даша остается там на ночь дежурить. Костя принес ей ключ от дома и получил разрешение ночевать у Славы. После этого оба товарища уселись на веранде в полной боевой готовности и отказывались лечь спать, хотя мать Славы звала их несколько раз.
Они слышали, как она ходит по комнатам, наведывается к маленькой Лилечке, сестренке Славы, что-то складывает, перекладывает, убирает, слышали ее вздохи. Потом она вышла на веранду, постояла, кутаясь в шаль, сказала:
— Папа уехал с дядей Мишей, мы одни… Что с нами будет, мальчики? Уезжать надо.
— Что вы? — возразил Костя. — Зачем уезжать? Вы зря волнуетесь. Женщины вообще любят волноваться.
— В самом деле? — Мать Славы невольно улыбнулась. — А мужчины?
— Видите, мы дежурим, охраняем вас.
— Спасибо. Теперь я могу быть спокойна, если двое таких мужчин охраняют меня… Нет, дети, спать, спать!
Она еще долго не уходила с веранды, вздыхала, звала ребят в комнату. Только когда она ушла к себе, Слава и Костя успокоились.
Темнота скрывала море, берег и город. Не видно было привычных огней ни на пристани, ни на бульваре, ни в окнах домов. От этого темнота казалась особенно густой.
— Ребята! — послышался голос с крыши. — Окно светится… проверьте!
Костя и Слава принялись смотреть и увидели, что верно: справа, за бульваром, светится, как фонарь, чье-то окно.
— Вот раззявы! — рассердился Костя. Он крикнул вверх: — Сейчас, Сема! — и к Славе: — Ты оставайся, а я сбегаю… узнают у меня, почем сотня гребешков!
Светилось незамаскированное окно в доме Данилы Галагана. Сам Данила, его жена, такая же толстая, как он, и сыновья сидели за столом и ужинали. Даже выпивали неведомо с какой радости. Возмущенный этой картиной, Костя громко постучал в окно.
— Кто там? — крикнула сварливым голосом Галаганиха.
Костя постучал сильнее. Окно распахнулось, в него высунулась жирная физиономия Галагана:
— Чево тебе?
— Как — чево? Приказа не знаете? Почему нет маскировки?
— Чево?
— «Чево, чево»… Мас-ки-ровка! — громко и раздельно произнес Костя.
— А ты кто такой? Хозяин мине? Пшел! — И Галаган захлопнул окно.
Костя вскипел и готов был разбить стекло. Однако все обошлось. Галаган сказал что-то своей Галаганихе, она лениво, кое-как занавесила окно рядном. Костя не ушел, пока не убедился, что рядно не пропускает света.
Слава встретил его сообщением, что в море замечен огонь, вскоре исчезнувший. Костя взобрался на крышу, но ничего не увидел. Потом они снова сидели вместе со Славой на веранде. Обоих сильно клонило ко сну, но они крепились.
Время тянулось удивительно медленно. То и дело приходилось на цыпочках пробираться в столовую и смотреть на часы, чтобы не прозевать смены вахты. Наконец часы пробили полночь. Костя полез на крышу.
Он устроил свой наблюдательный пункт так, чтобы видеть весь горизонт, уселся поудобнее и поднес к глазам бинокль.
Луна должна была взойти у него за спиной, в степи. Она поднималась неприметно и так же неприметно светлело вокруг. Вскоре все сделалось видно: слева — пристань и покачивающиеся на якорях рыбачьи лайбы, справа — темная узкая спина мыса Хамелеон, а впереди во все стороны лежало море, черное, маслянистое, по которому словно рассыпали горсть новеньких золотых и медных монет.