— Тогда и я не поеду, — сказал Костя. — Вы не беспокойтесь за нас, — обратился он к Семенцову, хотя сам очень беспокоился за Славу.
Хозяин повозки погнал лошадей с места вскачь. Когда стук колес стих, кочегар протянул Семенцову здоровую руку:
— Прощевай, матрос! Век тебя не забуду!
Он быстро пошел по дороге. А Теляковский, Семенцов и мальчики остались.
— Зря не поехали, — сказал Семенцов. — Что теперь с вами делать?
— Я буду маму искать, — повторил Слава, повернулся и побежал.
Семенцов догнал его:
— Ты, малый, не дури, не время, — и добавил мягче: — Ну пойдем, пойдем…
Проходя мимо пристани, Костя увидел, что она горит. Он понял, о чем говорил Семенцов с кочегаром и Михайлюком и зачем вернулся на пристань. Костя дотронулся до шершавой жилистой руки Семенцова, но ничего не сказал.
На улицах не было ни души. То ли все ушли, уехали, то ли попрятались. Лишь на перекрестке, ведущем к станции, стоял патруль из рабочих. Патруль остановил идущих и пропустил, узнав Теляковского.
Дымное зарево в степи, которое становилось все ярче и приближалось к городу, освещало улицы, дома, черепицу кровель. Костя даже разглядел в доме, мимо которого они проходили, через распахнутое окно стол со скомканной скатертью, опрокинутый стул, разбросанные по полу вещи. А на подоконнике сидела кошка и умывалась лапкой.
— Никак гостей ждет! — криво усмехнулся Семенцов. — Ну жди, дожидайся.
Казалось, никого в городе больше не было, он лежал пустой, покинутый под дымно-красным небом войны. Но нет! Когда они вышли к горсовету, они услышали голоса, увидели мелькавших в окнах людей.
В нижнем этаже открылось окно, из него выглянул Аносов. Его осунувшееся лицо было странно сосредоточенно, а серые глаза жестко блестели из-под сдвинутых бровей. Пиджак был распахнут, на поясе висел наган.
— Я все знаю, — сказал он Теляковскому. — Удалось кого-нибудь спасти?
Теляковский коротко доложил. Тень прошла по лицу Аносова, но она не погасила стальной блеск его глаз.
Он заметил Костю:
— А ты что здесь делаешь?
Костя хотел ответить, но Аносова окликнули из комнаты. Костя увидел, что комната полна людей, у стены стоят винтовки, в углу сложены какие-то ящики. Сквозь приглушенный говор и звук шагов слышался спокойный, отчетливый голос Аносова.
Теляковский вошел в подъезд, а Семенцов задержался, соображая что-то. Его приземистая сильная фигура с обнаженной забинтованной головой (фуражку он потерял в море) и в полосатой тельняшке, видной под расстегнутой форменкой, резко выступала на фоне красного неба. Лицо трудно было разглядеть, одни белки глаз блестели.
— Вот что, ребята… Горевать горюйте, а дело не забывайте, не то Гитлер живо напомнит. Верно? — наклонился Семенцов к Славе. — Так слушай, орлы, мою команду! Марш к лодке и дожидайся меня! Она на своем месте, цепкой прикручена. — И Семенцов последовал за Теляковским.
Лодка действительно находилась на своем месте, должно быть, Семенцов успел перегнать ее, прежде чем поджег пристань. Здесь было темно. Тень от дома Шумилиных скрывала сад и берег. А сам дом был на свету, окна его полыхали, будто горело там что-то.
Слава сделал два шага, но вспомнил, очевидно, что никого в доме нет, и опустился на прибрежную гальку.
Костя сказал:
— Надо приготовиться.
Слава не ответил.
— Слава, — повторил с беспокойством Костя, — ты слышишь меня?
Слава сидел, закрыв лицо руками. Может быть, он плакал? Костя придвинулся к нему.
— Отстань от меня! — закричал вдруг Слава и затряс головой. — Что вы ко мне пристаете?
Костя больше не трогал его. Он сидел, обхватив руками худые коленки, и смотрел на море. Ему стало так горько, так одиноко… Хоть бы Семенцов скорее пришел. Что они там делают у Аносова? Готовятся драться с фашистами? Наверное, так, иначе Аносов не остался бы здесь.
Костя старался думать об этом, чтобы не думать о постигшем его горе. И все-таки сердце болело.
Незаметно оба — он и Слава — заснули; ведь они почти не спали последние дни. Когда Костя открыл глаза, светало. Он приподнялся, удивленно переводя заспанные глаза с лодки, возле которой лежал, на Славу, который свернулся комочком и еще спал, на дом и на сад, с трудом соображая, где он и что с ним.
Светало, но дым, густо стлавшийся в небе, делал утро похожим на вечер. И этот дым, запах гари напомнили Косте обо всем. Он вскочил на ноги, принялся будить Славу.
Лицо Славы распухло от слез. Он поднялся, машинально оправил на себе измятую во сне одежду, постоял и так же машинально побрел к дому.