— Есть у него какие-нибудь требования к ансамблю?
— Нет. Но я думаю, что танцовщицы должны быть, сама понимаешь… Море, напитки в баре.
— Вот уж не думала, что на склоне лет стану бандершей! Бедная моя мама! Она бы этого не пережила. Ты обедал?
— Понимаешь… у меня есть дело. Может быть, часа через полтора.
Я знаю его дело. Называется оно Лика Покорнова, прима нашего балета.
— За полтора часа управишься? Смотри не запутайся в пируэтах. Ладно. Встретимся в цековской столовой через полтора часа. После столовой поедем на виллу к Аде.
Он ушел, а я стала думать, кому позвонить по поводу ансамбля.
В кабинет стремительно вошла Дина, на ее лице было написано крайнее изумление:
— В это трудно поверить, но это так. Напали на Лимону.
— Где?
— На вилле у Ады. Напали и изнасиловали.
— Изнасиловали Лимону?
— Да.
— Кто?
— Визитной карточки не оставили.
Григорий ждал меня в цековской столовой. Я не могла не поделиться с ним новостью:
— Лимону изнасиловали!
Он не удивился:
— Такое время.
— Но Лимону!
— А теперь насилуют, невзирая на внешность. Такое время.
Через три часа мы подъезжали к вилле, над дверью которой было выложено белыми кирпичиками: «Нескучная жизнь». Эта вилла принадлежала вдове художника Аде Варме. Тогда я, конечно, не догадывалась, к чему приведет нескучная жизнь на этой вилле.
5. Путь в культуру
Просторный кабинет. На полу — ковер, три двери: одна скромная — та, через которую я вошел; другая солидная — наверное, в кабинет к большому начальству, третья — на балкон. В углах — две кадки с цветами. На одной стене — большой портрет Горбачева, на другой — портрет неизвестного мне человека с большим лбом и в пенсне. За массивным письменным столом сидела девица лет двадцати пяти и яростно перебирала лежащие на столе бумаги. Я вежливо поздоровался:
— Здравствуйте.
Девица подняла глаза:
— Здравствуйте.
Я решил сразу определить свое местоположение:
— Извините, вы кто? Секретарь следователя или сам следователь?
Девица вытаращила глаза:
— Следователь? Почему следователь?
— А к кому еще могут привезти человека из тюрьмы?
Она недоверчиво переспросила:
— Из тюрьмы?
— Увы.
Она осмотрела меня с головы до ног:
— Ну да. В такой одежонке только на прием к английской королеве.
Я извинился и сказал, что ни разу не был на приеме у английской королевы, и поэтому не знаю, в какой одежде к ней надо являться.
Девица еще раз осмотрела меня с головы до ног:
— Судя по всему, вас вряд ли когда-нибудь пригласят на прием к английской королеве.
Я согласился.
— Стало быть, вы не следователь?
— Опять! Вы уверены, что вас держат в тюрьме? Конвоиры у вас, случаем, не в белых халатах?
— Нет. В форме, при оружии и вот с такими физиономиями.
— И долго вы уже… сидите?
— Три дня.
— Убийство?
— Мелкое хулиганство.
Она продолжала меня рассматривать:
— Послушайте… а мне ваше лицо знакомо… Такое впечатление, что я вас где-то видела.
Она взяла со стола папку, открыла:
— Точно.
И протянула мне фотографии:
— Похоже, это вы?
Это был действительно я. Идущий голым по улице.
— Выходит, что я. Вас это удивляет?
— Конечно. Голый человек на улице. Согласитесь, такое увидишь нечасто. Что с вами приключилось?
— Несчастный случай сугубо личного плана. Кстати, меня зовут Борис.
— А меня — Вильма.
— Так кто вы такая, прелестная Вильма? Следователь или секретарь следователя?
— Неужели я похожа на следователя?
— Один мой приятель познакомился с одной такой. Очень, говорил, смешливая, хохотушка. И кем она оказалась? Судьей в районном суде. «Встать, суд идет». И не похохочешь. Кстати, мне тоже сейчас не до смеха… Так вы не следователь?
— Вы знаете, где находитесь?
— В застенке. Сейчас придет следователь и будет меня допрашивать с пристрастием. Говорю сразу: сила воли у меня отсутствует напрочь. Когда меня начнут пытать, я буду орать. Громко. Кстати, о чем вы думаете, когда подследственные кричат? О новых туфлях?
— Почему вы гуляли по улице голым?
— Я был в бане, и у меня украли одежду. У вас никогда не воровали одежду в бане?
— Я вообще не хожу в баню. У меня дома душ. Вас в милиции били?
— Нет. Там со мной разбираться не стали. Прямехонько за решетку… Так сколько мне дадут?
— Я бы вам дала лет пять. Да-да. Но не за это.