В это мгновение в кабинет входят люди.
Какой-то голос восклицает:
— Ну, старина, это дорога в дамки!
Давай, Ахилл, момент настал!
Стевена выкатывается из туннеля Сен-Клу. Перед ним автострада. Он прибавляет газу. Уже в третий раз за сегодняшний день он оказывается в районе Версаля. Он обгоняет попутные тачки, неуклонно стремясь вперед. Перед ним возникает голландская фура с прицепом, в сине-белых тонах, занявшая всю скоростную полосу. Вот же болван! Он, что не может принять вправо, где и следует двигаться медленному транспорту? Взбешенный Стевена принимается сигналить. Водитель фуры делает все возможное, чтобы освободить дорогу. С грехом пополам ему это удается. Стевена, обходя его, замечает на борту странные буквы в черной оправе. Какой смешной язык. Он не завершает обгон грузовика. Голландское слово, написанное на брезентовом тенте, становится последним, что он видел в этом мире.
Ибо в указанный момент там, на бульваре Гувьон-Сен-Сир, Ахилл Пармантье вдавливает хромированную кнопку на своем устройстве.
Грохочущее пламя поглощает Стевена. Он не успевает почувствовать боль, только лишь удивление, которое исчезает вместе с ним, так и не прояснившись.
Первый эпилог
Президент заканчивает чтение Минутки в тот момент, когда я вхожу в его отдельный кабинет, называемый Розовое Бюро. Он протягивает газету своему странному секретарю по частным делам.
— Очень интересно, — говорит он, — обожаю передовицы Франсуа Бриньо.
Он предлагает мне свою великолепную пишущую руку, которая не споткнется и о самые вычурные формы сюбжонктива[26] даже откровенно отвратных глаголов третьей группы…
— Привет, комиссар, когда вам предоставляют возможность действия, вы выбираете для этого крайние средства!
Он принимается напевать: «Если лагуны прекрасной Венеции…» Секретарь произносит: «тсс, тсс», призывая его к порядку. И премьер всех французов возвращается к своему барану (мне).
— Сколько смертей в данном деле, комиссар?
— У меня всего лишь десять пальцев, господин президент, — замечаю я.
Он вздыхает:
— Что меня беспокоит, так это наши американские друзья. Один из них, мне вроде говорили, стал безногим?
— Другой безруким, а у третьего нет больше тестикул, несмотря на все мое к вам уважение, господин президент.
Семилетний складывает руки.
— Какой ужас! — произносит он. — Но, в конце концов, подобный исход все же предпочтительней, чем если бы такое случилось со мной; американец это американец, не правда ли?
— Совершенно с вами согласен, господин президент.
— Тестикулы для подобных людей то же самое, что варенье для диабетиков. Каковы наши дела?
— Полный успех.
— Вы находите?
— Если отвлечься от помянутых неприятностей, причиненных янки, собственный наш контингент не пострадал.
— Ладно, это уже хорошо.
— Все мерзавцы сложили свои головы.
— Право слово, нужно было, чтобы они не имели возможности заниматься больше своими делишками.
— Точно.
— А чудо-оружие?
— Официально, экспериментальный образец исчез, и секретные службы США могут искать его до скончания века…
— Он уничтожен взрывом на автостраде.
— Пусть придерживаются данной версии, если так им подсказывает сердце!
— И токсичный газ больше не угрожает моим дорогим французам и дорогим француженкам?
— Никоим образом, господин президент.
Я понижаю тон.
— Господин президент, могу ли я на несколько минут остаться с вами с глазу на глаз?
— Но мы и так с глазу на глаз!
— Нет, — отвечаю я, указывая подбородком на секретаря.
Президент качает головой, потом вздыхает:
— Ладно.
И заинтересованному лицу, побледневшему от унижения:
— Дорогой друг, не могли бы вы поискать мне номер Фигаро?
Парень выходит. Я рассказываю моему прославленному собеседнику правду. Газ находится в лаборатории профессора Лопушляпа.
— Теперь, благодаря тому, что произошло, мы можем просто-напросто оставить его себе, поскольку трое америкосов, несмотря на полученные физические повреждения, смогут засвидетельствовать нашу добросовестность.
Ты знаешь нашего президента?
Он не из очень уж смешливых людей. Когда ему случается улыбнуться, это похоже на рекламу пилюль Трюкмюш от болей в животе, см. то фото, которое иллюстрирует вид перед приемом препарата. По сравнению с ним Бастер Китон выглядит счастливым торчком.