– Просто… понял, что этот дом практически нежилой. Да и если бы вы жили всё время на одном месте – давно огребли бы проблем.
Он улыбается! Улыбается… правда, Викраму он тоже улыбался перед тем, как выжать его досуха. А вообще удивительно, откуда после такой обильной трапезы у этого существа такой аппетит? Сунил уже давно наелся, а красноглазый всё продолжает неторопливо поглощать один оторванный кусок за другим. А ведь мельче и весит намного меньше.
– Сегодня.
Звучит как приговор.
– Почему вы… пришли за мной туда?
При этом вопросе Ману, до сих пор стоявший расслабленно, вдруг вытягивается по струнке.
– Господин… с вашего позволения, я, пожалуй, начну собирать вещи…
Ракеш рассеянно кивает. А когда за слугой закрывается дверь, бросает новый скатанный из мяса шарик обратно на блюдо и аккуратно вытирает пальцы о синюю с золотым узором салфетку. На миг между его потемневших губ становится видно кончик языка, но вот он облизывает их и сжимает плотнее.
– Во-первых… Сунил, тебя ведь так зовут?.. Так вот, Сунил, во-первых, я терпеть не могу мразей вроде Викрама. До меня доходили слухи о его торговле… и об используемых ингредиентах… Но мне хотелось задержаться в столице. В больших городах можно дольше оставаться незаметным…
Он смотрит куда угодно, только не на Сунила. То на свои руки, то на полу-обглоданного кабана, то вообще косится на дверь, за которой скрылся слуга.
– А во-вторых?
– Во-вторых… я… я благодарен тебе.
– За что?
Свет свечей недостаточно ярок, но кажется, что мягкие скулы Ракеша наливаются румянцем. Он снова сжимает губы, будто пытаясь раздавить ими что-то. Вновь облизывает. Словно специально дразнит!
– Прошлой ночью… ты мог бы… но ты не сделал…
Ах, вот он о чём.
– Я просто не смог, – признаётся Сунил.
И берётся за бокал на длинной ножке. В нём красное вино, густое и сладкое. И всё же по цвету оно ни за что не сравнится с глазами Ракеша, чарующими и сейчас глядящими в самую душу. Наконец он взглянул на него!
– Просто я понял, что на тебя так подействовала моя кровь… Как алкоголь?.. Или наркотик?.. В общем, я не из тех, кто может воспользоваться подобным, а потом считать себя порядочным человеком.
– А ты себя таким считаешь?
Хотя вопрос кажется насмешкой, Сунил отвечает серьёзно:
– Конечно.
– И свои сны тоже?
– Ты…
Не может быть, он способен читать мысли? Или это что-то другое? Но Сунилу не стыдно. Да, даже за свои сны. И за свои чувства. Потому что в них нет ничего плохого. По крайней мере, если не судить о них по общепринятым меркам…
– Боишься?
Ракеш упирается локтями в стол, сплетает пальцы и укладывает на них немного заострённый подбородок. В его глазах настороженность и отражение огоньков от свечей.
– До ужаса…
Глаза мигают, начиная превращаться в тёмные и узкие провалы, но Сунил, сделав ещё один глоток, продолжает:
– … что больше не увижу тебя никогда.
От приторной сладости тошнит. Хочется запить водой или даже сунуть в рот лист полыни. Быть может, её горечь приведёт его в чувство и заставит очнуться. Но эта грусть в алых глазах напротив просто невыносима.
– Я не впервые встречаю человека, влюбившегося в ганду.
«Ганда» – нечистый. Так зовут отродье демонов в империи и других странах. Но разве можно назвать нечистым вот это вот существо, видящее его насквозь? И сочувствующее ему?
– Не все кинутся спасать малознакомого человека, даже если благодарны ему…
– Верно. Таковы люди.
Кажется, что много боли скрывается за этими простыми словами. Сунилу никогда не понять. В отличии от Ману. И именно поэтому он уже видит в прекрасных глазах ответ на так и не заданный до сих пор вопрос. Вопрос, который он уже не посмеет задать. Остаётся лишь опрокинуть в себя остатки противной сладости и улыбнуться. И вдруг увидеть, как Ракеш встаёт из кресла. Неужели уже всё? Сейчас он уйдёт… и… но юноша только обходит стол и останавливается, встав так близко, что Сунил снова чувствует странный запах раскалённого металла. Он не верит. Но он это видит – опущенные плечи, мягкий взгляд и расслаблено приоткрытые губы, до которых почти даже не надо тянуться.
И он касается широкой ленты на поясе, развязывает – и похожий на платье кафтан распрямляется. Ракеш поднимает руки и позволяет снять его через голову. Его острые плечи больше не кажутся хрупкими. Сунил касается ключиц кончиками пальцев, ведёт вниз, прижимая ладони, и вновь вверх – на спину, к лопаткам. Тянет к себе. Чувствует дыхание на щеке. Касание к шее. В третий раз Ракешу даже не требуется глубокий укус, он лишь сдавливает кожу губами – и струйки крови щекочут спину и грудь. Глубокие раны от его клыков ещё не поджили.
– Больно? – спрашивает вдруг, отстранившись.
А Сунил смотрит и не может оторваться от окрашенных в красный губ. Тянется к ним. И они раскрываются навстречу. Неловкий язычок пытается увернуться от его языка, но быстро сдаётся. Солоно от крови. И одновременно сладко – от вина.
Развернувшись, Сунил усаживает его себе на колени. Торопясь и путаясь ищет тесёмки, но ему помогают ловкие тонкие пальцы. И вот уже ладонь скользит по горячему бедру, сжимает худосочную мякоть. Ракеш разрывает поцелуй, он учащённо дышит и вновь тянется к шее… Ладно, пусть пьёт и пьянеет сколько хочет… Если это то, что ему надо.
Ракеш замирает. Застывает, словно статуя, даже его дыхания не слышно... и вдруг шепчет в самое ухо:
– Я хочу этого. Не как в прошлый раз. Не из-за твоей крови. Поэтому, пожалуйста…
Мурашки пробегают по позвоночнику, собираются на пятках, выстреливают к низу живота – и вот он уже вскакивает, прижимая к себе податливое тело, делает несколько быстрых шагов до огромной кровати. Ракеш падает на спину и обвивает его ногами. Словно не желая отпускать. И Сунил трётся об его возбуждённый член своим сквозь скользкую и уже давно нагревшуюся ткань. Прижимается, вдавливает себя до боли, заставляя Ракеша выгибаться, хрипло стонать и хвататься за покрывало руками, сминая его и подминая под себя. Но вот тот замирает, колени сдавливают бёдра Сунила, больше не давая ему шевельнуться. Потом чуть расслабляются. Выбравшись из них, Сунил стаскивает с длинных ног шаровары и опускается на пол. Перед ним измазанный спермой живот и подрагивающий аккуратный член, белый пушок вокруг и ниже. Сунил прижимается к упругим шарикам губами, сжимает, лижет языком, а когда бёдра подаются навстречу, обхватывает вновь затвердевший член рукой, а губами спускается ещё. Раскалённое и тесное отверстие не спешит уступить его напору. Но он терпелив. Это последняя ночь, подаренная судьбой, а перед ним – безумно желанное существо, которое просто не могло родиться на этом свете… Но желает Сунил не только тело, но и заключённую в нём душу. Ещё пока неизведанную, лишь обнажившую самый краешек – но уже пленившую его до конца жизни. Как же жаль, что её тоже нельзя покрыть поцелуями и заставить дрожать от удовольствия. Да, очень жаль…
– Да войди же!
Это приказ. Ему невозможно сопротивляться. И как бы Сунил не пытался – тело уже подчиняется. Штаны падают на пол, головка прижимается к увлажнённому отверстию – и он входит. Проникает. Его сжимает и плотно обхватывает. Ему не протиснуться дальше, но и не выйти.
– Подо… подожди… не спеши…
А это уже только просьба. Сунил кусает губы. Под поясницей Ракеша смятое покрывало, на впалом животе блестят бусины пота, смешавшегося со спермой. И всё равно он невыносимо красив. Словно божество.
– Боги не пьют кровь, чтобы выжить…