Ракеш вновь облизывает губы и ногами чуть отталкивает Сунила, но тут же снова прижимает к себе, заставляя войти до конца. Несмотря на тесноту и даже боль. Он сам начинает приподнимать и опускать бёдра – и не остаётся ничего, кроме как подчиниться этому плавному ритму. Погружаясь всё глубже. И словно бы чувствуя то, что чувствовать не должен. Словно это в него сейчас входят. Словно это он сейчас лежит на спине и еле сдерживается, чтобы не застонать во весь голос. И словно это у него настолько пересохло горло, что кажется сейчас треснет и расколется на осколки.
Что это? Мысли Ракеша? Его чувства?
Они уносят Сунила. Не подменяя собственные, но дополняя, словно оставляя цветные послевкусия.
А потом Ракеш опять притягивает его себе и толкает в сторону, заставляя поменяться местами. И снова. И снова. Покрывало остаётся где-то на краю постели, старые и затхлые простыни пропитываются потом, и даже уже неизвестно чьим больше. Сунил тонет в бесконечном упоении от обладания столь желанным и прекрасным существом, и он же позволяет раствориться в себе. Ракеш больше не притрагивается к его шее, но делит с ним свою жажду, как делит и искреннее наслаждение. Но иногда… почти незаметно, но Сунил замечает размытые тени, словно отголоски неприятных воспоминаний. И отгоняет их. Будто наглых птиц, слетевшихся на сочные созревшие зёрна.
– Никому не отдам, – шепчет. – Никогда…
И открывает глаза. За окнами тёмная серость. По стеклу барабанит дождь. Мокрые простыни остыли… и он остался один.
Я тебе совсем не нравлюсь?
***
Голоса. Сначала кажется, что это просто дождь. Но нет. Стоит взяться за бронзовую ручку двери, как с той стороны кто-то отчетливо произносит: «Обойдите там» – и уже наступает на скрипучую ступеньку крыльца. Медлить больше нельзя, да и искать, как запереться – тоже. Скорее к другой двери с грубой резьбой по старому дереву, дёрнуть, оказаться в тёмном коридоре, пробежать до уныло светящегося серым окна, выглянуть… никого не увидеть и осторожно поднять раму. И уже спрыгивая с подоконника под дождь услышать за спиной:
– Держи его!
Броситься бежать. Через репьи и мокрые кусты, хлещущие по лицу и цепляющиеся за одежду, поскальзываясь и по щиколотку увязая в размокшей жирной земле. Совершенно неожиданно выскочить на открытое место – впереди забор, а за ним каменная стена. Обдирая локти, взлететь на него, приземлиться на пятки и насладиться вспыхнувшими перед глазами жёлтыми искрами. Поскользнуться и проехаться задом по грязи, подняв тучу брызг. Выглянуть из узкого переулка, не забывая покоситься на редкий забор, на двор за ним, на дрожащие ветки кустов, каждое мгновение ожидая, что кто-то выскочит и увидит его… Но заставить себя сосредоточиться на улице. Вон идёт дама со слугой, слуга несёт над ней зонт. Вон стоит карета с поднятым верхом, из неё поднимается редкий дымок, тут же приглушаемый дождём… И сколько же здесь переулков! Дома стоят неплотно, так что спрятаться даже сотне человек проще простого. Но как они вычислили это место? Хорошо, что Ракеш успел уйти. Там, у рынка, им удалось скрыться благодаря панике и пожару, здесь же, в это раннее дождливое утро, банда Викрама может успеть сотворить всё, что угодно, пока кто-то сообразит сбегать за стражей. Но Викрам должен быть мёртв… Впрочем, в семье и без него много народа, а потеря огромного склада со всей продукцией – да, такого они не простят.
Вопрос лишь в том, знают они о Суниле или нет?
Хотя, раз сунулись сюда – значит, выжил кто-то, кто вчера следил за ним и видел, как он выходил из этого дома. А может и Ракеша тогда заметил в дверях…
Плохо. Как же вернуться в мастерскую?
Или не возвращаться…
Нет, он должен. Столько времени и сил было вложено в это проклятое обучение! Отказаться от него значит поставить крест не только на прошлом, но и на будущем… Сначала нужно убедиться, что его ищут и что в столице оставаться больше нельзя, но если есть хоть шанс вернуться к учебным будням – воспользоваться им он просто обязан. Чтобы доучиться, чтобы стать приличным и уважаемым человеком, и чтобы наконец выплатить весь залог и вернуть материнский медальон, заложенный антиквару.
Стянув с плеч оставленный Ракешем новый жилет и набросив его на голову, Сунил выскальзывает из переулка и бросается бежать словно простой прохожий, спасающийся от дождя, но не сломя голову, будто улепётывает от кого-то, а просто торопливо, ёжась и выбирая, куда ставить ноги.
И у него получается. Вон уже и широкая дорога, а за ней кончается и этот спальный район. Дальше идут пекарни, несколько технических складов, потом другие мастерские. Только вдруг позади раздаётся нарастающий цокот копыт. Сунил бросается к обочине, но его обдает волной из лужи, выбитой огромным колесом. И снова всё становится спокойно. Оглянуться бы, да проверить, не бегут ли следом подозрительные типы, скрывая топот за шелестом дождя… Но если кто-то всё-таки наблюдает за Сунилом – такое поведение может ему показаться подозрительным.
А вот и знакомый забор, за ним здание из красного кирпича, и где-то там окно с решёткой, ведущее в комнату Лалы…
У ворот стоит карета с поднятым верхом. Из неё выходит человек в приплюснутой шляпе и длинном плаще, бросает что-то дымящее на мостовую, и дымить оно перестаёт.
Сунил пятится немного назад, там с боку в заборе есть небольшая калитка. И вот он уже на территории мастерской, в саду, заглядывает в окно за решёткой, но не видит ничего, кроме своего отражения на мокром стекле. Приходится постучать.
– Привет, Райлаш.
Викрам выходит из-за угла. Совсем как Лала несколько дней назад, заставшая его за попыткой сорвать решётку с окна. Только в этот раз Сунилу на голову и за шиворот льёт беспрерывный дождь, да и в руках у старушки была корзина, а не зачарованный арбалет. Шея Викрама плотно обмотана белой тканью, и она промокла насквозь – струи дождя всё сильнее размывают кровь, заставляя растекаться розовыми струями.
– Я знал, что ты не сбежишь… говори, где девка!?
– Какая?
– Не валяй дурака! Ты з-знаешь о ком я! Ганда-альбиноска!
Он еле стоит. Вон даже прислонился плечом к углу здания, и что-то совсем не видно его обычных спутников с широкими плечами и крепкими кулаками… неужели в кои то веки этот щёголь пришёл куда-то один? Или у него просто не было другого выхода? Если выжил… да, всех собак тогда повесили на него. Но чем ему поможет поимка Ракеша?
– Давай! Говори! У меня мало времени!
Викрам взмахивает арбалетом и, видимо, случайно задевает спусковой курок – стрела на треть входит в землю в десятке сантиметров от ноги Сунила. Ещё бы немного и…
– Я не знаю. А знал бы – не сказал.
Он заставляет себя усмехнуться. И почему только этот гад ещё жив?
Вторая стрела пробивает строительный раствор и увязает аккурат между двух красных кирпичей у окна.
– Б-брось, – бледные, даже синеватые губы Викрама дрожат, будто он готов зарыдать. – Я же знаю, что ты мать родную готов продать, лишь бы продолжить здесь учиться! Знаешь, а ведь не всем везёт так же как тебе! Ты даже представить себе не можешь, сколько из наших завидуют Сунилу Райлашу, успешно притворяющемуся д-добропорядочным г-гражданином! Марающему руки как в-все, но задирающему нос, с-словно все остальные лишь грязь под его ногами… Ты думал, я не в-вижу, как ты всегда смотришь на меня, мразь?!
– И поэтому ты решил меня подставить?..
Сунил всё ещё стоит у окна. И в тот момент, когда бледное лицо щёголя искажается в злобной гримасе, а сам он вновь вскидывает арбалет двумя руками – Сунил хватается за решётку. И то ли в прошлый раз её удалось хорошо расшатать, то ли дождь окончательно размочил дрянной раствор, но та легко выходит из стены. Стрела, отскочив, улетает за забор, а Сунил мысленно благодарит мастера, выплавившего все эти чугунные листья и цветы. Но всё равно – щит из неё очень фиговый – тяжёлый и дырявый. Однако Викрам упускает свой шанс. Ему ведь даже не надо тратить времени на перезарядку! Но вместо того, чтобы прицелиться и выстрелить снова, он почему-то начинает пятиться, спотыкается о собственную же ногу, падает… арбалет выскальзывает из мокрых и явно ослабевших пальцев. И весь он жалкий, маленький и дрожащий, захлёбывающийся от заливающего рот и нос дождя, растягивается в земляной грязи.