— Да, они проповедовали очень популярную в средние века мистическую идею о том, что каждый может познать Бога.
— Именно. Надо же, ты и об этом знаешь!
— И что для этого не обязательно быть монахом или священником.
— Все правильно. Монахи чересчур нетерпимы и завистливы, а мои юношеские мечты вдохновлял Винкен. Я знал, что он последователь немецкого мистицизма, Мейстера Экхарта и его единомышленников, хотя и работал в монастырской мастерской, где переписывал от руки на пергаменте старинные молитвенники и другие священные книги. Однако книги Винкена резко отличались от всех других. И мне казалось, что если я соберу их все, то непременно добьюсь успеха.
— Но почему именно Винкен? Чем он отличался от остальных?
— Попробую объяснить. Видишь ли, наш пансион представлял собой смесь нищеты и элегантности. Моя мать, что называется, не опускалась до грязной работы — для этого существовали три служанки и старик негр, мастер на все руки. Что касается жильцов, все они были людьми состоятельными, с приличными доходами и собственными лимузинами, стоявшими в гаражах по всему Содовому кварталу, а потому могли себе позволить и трехразовое питание, и красные ковровые дорожки, и все остальное. Дом этот, я уверен, тебе известен — он был построен по проекту Генри Хауарда в поздневикторианском стиле. Мать унаследовала его от своей матери.
— Да, я знаю его. Видел, как ты останавливался перед этим домом. А кто владеет им сейчас?
— Понятия не имею. Я потерял его. Я вообще многое потерял. Но речь не об этом. Так вот, представь себе: дремотный полдень; мне всего пятнадцать, и я чувствую себя ужасно одиноким; Старый Капитан приглашает меня к себе, и з дальней комнате — а он занимал две гостиные в передней части дома и жил в особом, волшебном мире удивительных и редких вещей — я вижу на столе...
— Могу себе представить...
— ...Я вижу на столе эти книги! Маленькие средневековые молитвенники! Конечно, мне и раньше приходилось видеть молитвословы, я хорошо знал, как они выглядят. Но только не средневековые рукописи... В детстве я прислуживал при алтаре в церкви, ежедневно вместе с матерью ходил к мессе, умел читать церковную латынь — в той мере, в какой это было необходимо. Иными словами, я, конечно, понял, что книги эти религиозные, что они очень редкие, ценные и что Старый Капитан, несомненно, собирается их продать.
«Ты можешь посмотреть их, Роджер,— сказал он мне,— и даже взять в руки, но только если будешь обращаться с ними бережно и аккуратно». До этого уже в течение двух лет он приглашал меня к себе, мы вместе слушали пластинки с записями классической музыки, часто он брал меня с собой на прогулки.
Но как раз в тот период, о котором я сейчас рассказываю, он начал проявлять ко мне сексуальный интерес, хотя я об этом даже не подозревал и пока это к делу не относится.
Когда я вошел, он разговаривал с кем-то по телефону. Речь шла о судне, стоявшем в порту.
Через несколько минут мы были уже на пути в гавань. Вообще, мы часто поднимались на борт разных кораблей. Я ничего не знал о цели этих посещений. Видимо, все та же контрабанда. Помню только, как Старый Капитан сидел за большим круглым столом и беседовал с командой — как правило, это были голландцы,— а в это время кто-нибудь из офицеров показывал мне машинное отделение, штурманскую каюту, радиорубку... Все они говорили с сильным акцентом. Я никогда не уставал от таких экскурсий, потому что очень любил корабли. В те годы причалы Нового Орлеана не пустовали и там всегда было полно пеньки, конопли, крыс.
— Да, я помню.
— А помнишь длинные канаты, протянутые между бортами судов и берегом? На таких канатах всегда закрепляли специальные металлические пластины, служившие своего рода щитами, потому что крысы не могли через них перелезть.
— Конечно.
— Так вот. В тот вечер мы вернулись домой очень поздно, но, вместо того чтобы по обыкновению отправиться спать, я стал упрашивать Старого Капитана, чтобы он позволил мне снова пойти к нему и еще раз взглянуть на книги, прежде чем он их продаст. Матери в холле не было, и я надеялся, что она уже легла в постель.
Позволь, однако, немного подробнее рассказать о моей матери и нашем пансионе. Как я уже упоминал, он выглядел достаточно элегантно. Интерьер и обстановка были выдержаны в стиле Ренессанса, хотя, конечно, говорить в данном случае приходится лишь о подражании, ибо такими вещами фабричного производства были буквально забиты многие особняки начиная с восьмидесятых годов девятнадцатого века.
— Я помню.
— В доме была великолепная лестница, винтовая. Она начиналась возле витражного окна — истинный шедевр, которым Генри Хауард мог справедливо гордиться. А у самого ее основания, внутри лестничного колодца,— ты только представь себе! — стоял огромный туалетный столик, принадлежавший моей матери. И она сидела в холле и расчесывала волосы. Стоит мне только вспомнить об этом, и у меня тут же начинает болеть голова! Точнее, начинала болеть, пока я был жив. Поистине трагическая картина! Несмотря на то что я видел ее с детства практически каждый день, я так и не смог избавиться от ощущения ужасного несоответствия: пожилая женщина с темными волосами, сидящая за мраморным, украшенным филигранью туалетным столиком с зеркалами и канделябрами, никак не увязывалась в моем воображении с парадным, торжественным холлом.
— А жильцы с этим мирились?
— Конечно, потому что дом был забит под завязку. Старый мистер Бридли жил в помещении, некогда служившем террасой для слуг; слепая мисс Стентон обитала в бывшей «обморочной» комнатушке наверху; еще четыре комнаты переоборудовали для жильцов в задней части дома, там, где раньше жили слуги. Я по натуре очень чувствителен к любому беспорядку. По мне, все должно быть устроено либо идеально, либо вообще никак — вроде полнейшего хаоса в той квартире, где ты меня убил.
— Понимаю.
— Но если бы мне довелось вновь поселиться в том доме... Впрочем, это не важно. Я лишь хотел объяснить, что люблю порядок и в молодости всегда о нем мечтал. Мне хотелось быть своего рода святым — точнее говоря, мирским святым. Однако вернемся к книгам.
— Продолжай.
— Я бросился к лежавшим на столе книгам. Одна из них имела даже собственный футляр. Я был покорен и очарован миниатюрными иллюстрациями. В ту ночь я изучал страницу за страницей, мечтая о том, чтобы впоследствии получить возможность возвращаться к ним снова и снова. Естественно, что латынь, на которой эти книги были написаны, я прочесть не мог.
— Слишком плотный текст и изощренное написание букв.
— Надо же, тебе и это известно!
— Полагаю, мы делаем немало удивительных открытий относительно друг друга. Однако продолжай.
— Всю неделю я самым тщательным образом рассматривал книги. Ради них даже пропускал школу. Там было ужасно скучно. Тем более что я сильно опережал в учебе своих одноклассников и жаждал совершить нечто совершенно необыкновенное — какое-нибудь дерзкое преступление, например.
— Ну да. Либо святой, либо преступник.
— Согласен. На первый взгляд мои желания в корне противоречат одно другому. И тем не менее все обстояло именно так.
— Не сомневаюсь.
— Старый Капитан поведал мне многое об этих книгах. Ту, что лежала в отдельном футляре, обычно носили на поясе — она представляла собой нечто вроде дорожного молитвенника. А самая большая и толстая из них, и тоже богато украшенная, называлась Часослов. Была там, конечно же, и Библия на латинском языке. Надо заметить, он рассказывал обо всем этом крайне небрежным тоном, и было очевидно, что его самого книги мало интересовали.
А вот меня, сам не знаю почему, они буквально притягивали к себе. Они казались мне уникальным средоточием того, что я любил и ценил в любой вещи: красоты и незаурядности. Ничего подобного мне еще не приходилось видеть.
— О да, твоя страсть мне хорошо понятна,— с улыбкой произнес я.
— Красные чернила, обилие золота, миниатюрные фигурки... Это было прекрасно! Я взял лупу и принялся досконально изучать каждую иллюстрацию. Потом отправился в старую библиотеку на Ли-серкл — помнишь ее? — и внимательно прочел все, что смог там найти по интересующей меня теме: о средневековой книжной культуре, о том, как трудились над созданием книг монахи-бенедиктинцы. Тебе известно, что Дора владеет монастырем? Это, конечно, не Сент-Галльское аббатство, но нечто очень на него похожее — монастырь строился в девятнадцатом столетии.