Этот шедевр, безусловно, принадлежал к числу находок Роджера. Во-первых, распятие было несоразмерно велико для ниши алтаря, а во-вторых, по мастерству исполнения резко выделялось на фоне всего остального убранства часовни. Уцелевшие тисовые статуи миловидной, но ничем не примечательной Терезы из Дизье в ее неизменном наряде монахини-кармелитки с распятием и букетом роз в руке, святого Иосифа с лилией и даже статую самой Царицы Небесной с короной на голове, стоявшую в предназначенном ей святилище сбоку от алтаря, никак нельзя было назвать великими произведениями искусства. Да, они были выполнены в человеческий рост, аккуратно раскрашены, но не более.
В противоположность им распятый Христос вызывал в душе бурю эмоций, заставлял человека задуматься, принять в душе какое-то решение. Глядя на него, кто-то, быть может, говорил себе: «Я ненавижу христианство за допущенное кровопролитие»... А кто-то, возможно, с болью вспоминал и словно заново переживал те муки, которые испытывал во времена далекой юности, воображая, как эти же острые гвозди вновь и вновь пронзают его руки. Великий пост... Размышления и созерцание...
Церковь... Голос священника, заученным тоном произносящий одни и те же слова: «Господь наш Христос»...
Сам я одновременно испытывал оба чувства: и ненависть, и Боль. Стоя перед распятием в состоянии полной растерянности и неопределенного ожидания, я краем глаза бессознательно следил за мельканием уличных огней в цветных стеклах витражей и мысленно уносился в прошлое, в эпоху собственного детства... Потом я вспомнил о Роджере, о его любви к дочери, и мои собственные переживания померкли перед этой любовью.
Поднявшись по ступеням, которые некогда вели к алтарю и дарохранительнице, я коснулся ступни распятого Господа. Старое дерево... В ушах моих зазвучали древние песнопения, непонятные и таинственные. Я всмотрелся в лицо Христа и увидел, что оно вовсе не искажено мукой, а, напротив, исполнено мудрости и спокойствия — вероятно, в последние секунды перед смертью.
Донесшийся откуда-то громкий звук заставил меня резко отпрянуть назад, я оступился, едва не потеряв равновесие, и повернулся спиной к алтарю. В здании кто-то был, кто-то тихими шагами шел по первому этажу, приближаясь к той самой лестнице, по которой я недавно поднялся.
Я бросился к выходу из часовни. Я не слышал голосов и не ощущал никакого запаха Никакого запаха! Сердце у меня упало.
— Я больше не вынесу,— прошептал я, дрожа с ног до головы. Но ведь иногда человеческий запах удается уловить не сразу — следует принимать во внимание и ветер, а точнее, довольно сильные сквозняки, гуляющие по зданию.
Кто-то уже поднимался по ступеням.
Я прислонился спиной к стене за дверью часовни — так, чтобы увидеть неизвестного посетителя, как только он достигнет площадки лестницы. Если же это Дора, я намеревался немедленно спрятаться.
Это была не Дора. Человек легко и быстро взбежал вверх по лестнице — так быстро, что я сумел рассмотреть его, только когда он оказался прямо передо мной.
Это был тот самый мужчина!
Я буквально застыл на месте, не в силах отвести от него взгляд. Ростом и фигурой он мало походил на меня, но сложен был очень пропорционально. В том, что он не издавал запаха, я ошибся. Однако запах показался мне необычным — смесь крови, пота и соли. До моего слуха доносилось тихое сердцебиение...
— Перестань мучить себя,— произнес он вполне обычным голосом.— Я весь в раздумьях и еще не решил, стоит ли делать тебе предложение сейчас или подождать, пока ты встретишься с Дорой. Просто не знаю, что лучше.
Он стоял всего в каких-нибудь четырех футах от меня.
С надменным видом я оперся плечом о косяк двери и сложил на груди руки. В часовне за моей спиной мерцали огоньки. Интересно, было ли заметно, до какой степени я испуган? А ведь я буквально умирал от страха.
— Кто ты? И что тебе от меня нужно? — спросил я.— Расскажешь сам, или мне придется задавать вопросы и вытаскивать из тебя информацию?
— Тебе прекрасно известно, кто я,— все так же сдержанно и спокойно ответил он.
Неожиданно в глаза мне бросилась одна весьма важная деталь: безукоризненные пропорции его лица и фигуры, почти ,|()солютная правильность черт. Он был совершенно лишен каких-либо особых примет.
— Ты прав,— произнес он с улыбкой.— Во все времена и где ты я ни оказался, предпочитаю принимать именно такой вид — ой привлекает меньше всего внимания.—-Тон его по-прежнему оставался доброжелательным,— Знаешь, не слишком удобно разгуливать с черными крыльями за спиной и козлиными копытами. Да и смертных они почему-то мгновенно приводят и ужас.
— Советую тебе убраться отсюда к чертовой матери, да поживее, пока Дора не вернулась,— неожиданно вспылил я, брызги слюной от ярости.
В ответ он хлопнул себя руками по бедрам и расхохотался.
— Нет, ты действительно паршивец, Лестат.— В голосе его не ощущалось ни злобы, ни высокомерия.— Правильно прозвали тебя собратья. Ты не имеешь права мне приказывать.
— С чего это вдруг? А что, если я просто возьму и вышвырну тебя отсюда?
— Желаешь рискнуть? Быть может, мне стоит принять иной облик? И позволить моим крыльям...
Перед глазами у меня все поплыло, зрение затуманилось, в ушах зазвучал неумолчный гул голосов...
— Не-е-ет! — только и смог выкрикнуть я.
— Ладно.
Все мгновенно прекратилось, пыль осела, и лишь мое сердце продолжало бешено колотиться в груди, словно вот-вот готовое выскочить наружу.
— Что ж, я скажу тебе, что собираюсь сделать,— вновь заговорил он.— Я позволю тебе уладить все дела с Дорой, коль скоро они тебя так волнуют. Едва ли мне удастся отвлечь твои мысли от забот о судьбе этой девушки. А потом, когда со всем этим будет покончено — с ее мечтами и тому подобным... Когда ты все устроишь... Мы сможем побеседовать с глазу на глаз — ты и я.
— О чем?
— О твоей душе. О чем же еще?
— Я готов отправиться в ад,— сквозь зубы соврал я.— Однако я не верю, что ты и в самом деле тот, за кого себя выдаешь. Ты скорее... скорее нечто подобное мне... хотя я не знаю, есть ли тому какое-либо научное объяснение. Но за всем этим непременно стоят некие, быть может, на первый взгляд малозначительные и немногочисленные, но на самом деле весьма существенные факты, которые в конце концов помогут прояснить все, вплоть до того, из чего сделано каждое черное перо на твоих крыльях.
Он слегка нахмурился, но не рассердился.
— Мы не станем продолжать разговор в таком тоне,— сказал он.— Уверяю тебя. Однако сейчас я позволю тебе позаботиться о Доре. Она вот-вот вернется домой. Ее машина только что въехала во двор. Я ухожу. Ухожу так же спокойно и тем же путем, что и пришел. А на прощание дам тебе один маленький совет, важный для нас обоих.
— И какой же?
Он повернулся ко мне спиной и начал торопливо спускаться по лестнице. Только достигнув следующей площадки, он обернулся.
— Какой совет? — требовательно переспросил я, уже ощущая запах Доры.
— Оставь Дору в покое. Передай ее дела под контроль адвокатов. Уезжай отсюда. Нам с тобой необходимо обсудить гораздо более важные вещи. А все эти проблемы лишь отвлекают от главного.
Стуча каблуками, он сбежал вниз и вышел через боковую дверь. Я слышал, как она открылась и захлопнулась за ним.
И в тот же момент от середины здания послышались шаги Доры. Она воспользовалась тем же входом, что и я, и теперь шла по коридору.
Дора что-то тихо напевала — точнее, я бы сказал, мурлыкала себе под нос. Я вдруг отчетливо ощутил запах менструальной крови — у нее были месячные. Этот сводящий с ума аромат мгновенно нарисовал в моем воображении соблазнительную картину: я представил, что ко мне приближается ребенок.
Я скользнул в тень коридора, чтобы Дора не увидела меня, когда будет проходить мимо, поднимаясь к себе на третий этаж. Она не должна знать о моем присутствии.