О н руку оттолкнул мою
И отвечал: «Не узнаю!»
Две розы
Перед воротами Эдема
Две розы пышно расцвели,
Но роза – страстности эмблема,
А страстность – детище земли.
Одна так нежно розовеет,
Как дева, милым смущена,
Другая, пурпурная, рдеет,
Огнем любви обожжена.
А обе на Пороге Знанья…
Ужель Всевышний так судил
И тайну страстного сгоранья
К небесным тайнам приобщил?!
Она
Я знаю женщину: молчанье,
Усталость горькая от слов,
Живет в таинственном мерцаньи
Ее расширенных зрачков.
Ее душа открыта жадно
Лишь медной музыке стиха,
Пред жизнью дольней и отрадной
Высокомерна и глуха.
Неслышный и неторопливый,
Так странно плавен шаг ее,
Назвать нельзя ее красивой,
Но в ней всё счастие мое.
Когда я жажду своеволий
И смел, и горд – я к ней иду
Учиться мудрой с ладкой боли
В ее истоме и бреду.
Она светла в часы томлений
И держит молнии в руке,
И четки сны ее, как тени
На райском огненном песке.
Канцона
Лучшая музыка в мире – нема!
Дерево, жилы ли бычьи
Выразить молнийный трепет ума,
Сердца причуды девичьи?
Краски и бледны и тусклы! Устал
Я от затей их бессчетных.
Ярче мой дух, чем трава иль металл,
Тело подводных животных!
Только любовь мне осталась, струной
Ангельской арфы взывая,
Душу пронзая, как тонкой иглой,
Синими светами рая.
Ты мне осталась одна. Наяву
Видевши солнце ночное,
Лишь для тебя на земле я живу,
Делаю дело земное.
Да! Ты в моей беспокойной су дьбе —
Иерусалим пилигримов.
Надо бы мне говорить о себе
На языке серафимов.
Любовь весной
Перед ночью северной, короткой,
И за нею зори – словно кровь,
Подошла неслышною походкой,
Посмотрела на меня любовь…
Отравила взглядом и дыханьем,
Слаще роз дыханьем, и ушла
В белый май с его очарованьем,
В лунные, слепые зеркала…
У кого я попрошу совета,
Как до легкой осени дожить,
Чтобы это огненное лето
Не могло меня испепелить?
Как теперь молиться буду Богу,
Плача, замирая и горя,
Если я забыл свою дорогу
К каменным стенам монастыря…
Если взоры девушки любимой
Слаще взора жителей высот,
Краше горнего Иерусалима
Летний Сад и зелень сонных вод…
День за днем пылает надо мною,
Их терпеть не станет скоро сил.
Правда, тот, кто полюбил весною,
Больно тот и горько полюбил.
Предложенье
Я говорил – ты хочешь, хочешь?
Могу я быть тобой любим?
Ты счастье странное пророчишь
Гортанным голосом своим.
А я пл ачу за счастье много,
Мой дом – из звезд и песен дом,
И будет сладкая тревога
Расти при имени твоем.
«И скажут – что он? Только скрипка,
Покорно плачущая, он,
Ее единая улыбка
Рождает этот дивный звон.
И скажут – то луна и море,
Двояко отраженный свет —
И после – о какое горе,
Что женщины такой же нет!»
Но, не ответив мне ни слова,
Она задумчиво прошла,
Она не сделала мне злого,
И жизнь по-прежнему светла.
Ко мне нисходят серафимы,
Пою я полночи и дню,
Но вместо женщины любимой
Цветок засушенный храню.
«После стольких лет…»
После стольких лет
Я пришел назад,
Но изгнанник я,
И за мной следят.
Я ждала тебя
Столько долгих лет,
Для любви моей
Расстоянья нет.
В стороне чужой
Жизнь прошла моя.
Как украли жизнь,
Не заметил я.
Жизнь моя была
Сладостною мне.
Я ждала тебя,
Видела во сне.
Смерть в дому моем
И в дому твоем.
Ничего, что смерть,
Если мы вдвоем.
Владимир Маяковский
Любовь
Девушка пугливо куталась в болото,
ширились зловеще лягушечьи мотивы,
в рельсах колебался рыжеватый кто-то,
и укорно в буклях проходили локомотивы.
В облачные пары сквозь солнечный угар
врезалось бешенство ветряной мазурки,