— Вы, мои законные сыновья! — яростно крикнул он. — Чего же вы ждете? Почему до сих пор не записались добровольцами?
Первым, по праву старшего сына, полагалось отвечать Томмазо. Он вышел вперед и объявил, что вполне удовлетворен своей теперешней жизнью и не намерен ее менять. Он привык считать, что первейшая обязанность отца — заботиться о благополучии своих сыновей. И если отец вопреки извечным законам природы готов послать собственных сыновей на верную гибель, то он, Томмазо, не забыл о своей обязанности любящего сына и предпочитает остаться дома, чтобы ухаживать за старой матерью.
Мы с Джованни без существенных дополнений повторили аргументы старшего брата.
Напрасно отец в приступе бешеной ярости проклинал нас и грозил лишить средств к существованию и даже будущего наследства. Вскоре от угроз он перешел к мольбам, но мы были непреклонны. А незадолго до полуночи, когда семейная драма достигла своего апогея, к нам в дом один за другим явились четырнадцать добровольцев и объявили, что передумали. Жены и матери, по их словам, остались недовольны тем, что некому будет работать в поле, и потому все они берут свое слово назад.
Отец удалился в свою комнату, и мы слышали, как он всю ночь тяжело вышагивал взад и вперед — так он, очевидно, переносил бремя семейных и политических неудач.
Для нас эта ночь тоже была наполнена драматическими переживаниями. На рассвете громыхнула входная дверь — и воцарилась тишина. Тот день и все последующие мать ходила очень грустная и время от времени устремляла на одного из нас пытливый взгляд, словно мы могли ответить на ее немой вопрос: куда же подевался глава нашего семейства. Домой отец возвратился только в воскресенье после полудня.
На нем был непомерно широкий мундир серо-зеленого цвета, в котором отец с его крохотным морщинистым личиком и редкими седыми волосами выглядел прежалко. Его, старого и немощного, все же приняли в армию и отправили служить на полковой склад близлежащего городка. Впрочем, объяснял отец, это назначение временное, так как он уже обратился к высшему начальству с просьбой отправить его на фронт.
Мать расчувствовалась до слез. Вряд ли ею двигало гордое чувство патриотизма, но так или иначе она громко разрыдалась. Мы же смотрели на нашего отца-добровольца с глубочайшим осуждением. Надо же такое придумать! Быть может, он сомневается, что без него Италия выиграет войну? Неужели он не понимает, что его ложное честолюбие грозит подорвать фундамент семейного благополучия?
И горестные последствия не заставили себя ждать. Один из друзей отца, который больше всех способствовал его блистательной политической карьере, произнес торжественную речь, которая, увы, скорее, походила на заупокойную молитву, словно тело нашего бедного родителя уже предали земле. Оратор не забыл упомянуть мельчайшие подробности из жизни отца, не щадившего сил и самой жизни во имя блага родины. И вот теперь этот благороднейший человек и патриот удостоился величайшей чести — надеть мундир воина, чтобы вместе с другими храбрецами грудью защитить идеалы фашизма. В конце своей проникновенной речи оратор поспешил сообщить, что он, хоть и не заслужил такой чести, по велению долга вынужден принять на себя обязанности политического главы нашего городка. И с этого момента все материальные блага, сопутствующие столь важному политическому посту, стали привилегией уже не нашей, а другой семьи.