Сначала он услышал голос Мелоры — она уверяла кого-то, спускаясь по лестнице, что «и подумать не могу, кто бы это мог явиться в такой поздний час, Лорил». Затем сама вошла в караулку. С первого взгляда Бард понял, что она еще больше пополнела, округлилась лицом. Одета совсем по-домашнему — в светлый, до пят халат, голова и лицо укрыты вуалью.
— Бард? — Мелора удивленно глянула на него. В этот момент она коснулась его сознания своим лараном и сразу отпрянула. На лице отразился шок, который она испытала, поняв его состояние.
— Бард, дорогой! Что случилось? Что с тобой? Нет-нет, Лорил, все хорошо. Это мой друг, я провожу его в гостиную. Бард, ты можешь идти? Пойдем, пойдем, милый, здесь так дует. Ты совсем замерз.
Он, едва волоча ноги, побрел за ней. Сил не было слово вымолвить. Только пришло на ум, что и Мелисендра, увидев его, назвала «дорогим». Это у них семейное, что ли? На верхнем этаже — каком по счету, не заметил — Мелора свернула из полутемного коридора в комнату, небольшую, бедно обставленную, в углу в камине пылал огонь. Здесь было тепло, и Бард понял, как сильно замерз.
— Садись сюда, поближе к огню. Лорил, — обратилась она к мужчине, который провожал их с лампой в руке, — принеси еще дров, потом можешь вернуться к себе. Да что ты, не глупи, я же не юная лерони и мне не нужна защита. Это мой старый друг, мы знакомы с юности, вместе участвовали в походах. Он не причинит мне вреда.
Итак, усмехнулся про себя Бард, есть, оказывается, на свете человек, который считает, что Бард ему не опасен. Роковое заблуждение! Может, в этом как раз и таится искорка, которую стоит раздуть и она согреет, очистит душу? Вот как тот огонь, который добродушно потрескивает в камине. Лорил ушел. Мелора подвинула маленький столик и села напротив.
— Мне принесли ужин, как раз когда меня позвали. Раздели его со мной, Бард, нам обоим хватит.
В корзине лежали куски орехового хлеба — еще теплые, пахучие… Несколько ломтиков свежего, сдобренного ароматными травами сыра, тарелка наваристого бульона. Мелора подвинула пустую глиняную чашку и отлила в нее половину содержимого тарелки. Поставила перед Бардом. Тот молча принялся пить густой горячий бульон. По телу разлилось тепло. Тем временем Мелора сделала несколько бутербродов с сыром и вручила их Барду.
— Хочешь еще бульона? Могу принести, на кухне всегда можно найти добавку. Ты меня слышишь? Ешь, ешь бутерброды, я уже сыта, а ты скакал весь день. Когда ты приехал, был похож на маленького баньши. Ну так, Бард, что случилось? Рассказывай!
Он встал и неожиданно рухнул на колени у ее ног. Мелора порывисто вздохнула, а он не мог рта открыть. Как он смеет взвалить на ее плечи свои грехи? Наконец справился с комком в горле и сказал грубо, невразумительно:
— Я никогда больше не приду сюда. Прости меня… Я… я пойду. Я не могу.
— Что не можешь? Не глупи, Бард. — Лерони взяла его за подбородок — рука полная, мягкая, — подняла его лицо так, что он смотрел ей прямо в глаза. Другой рукой коснулась его правого виска — словно ток пробил. Он догадался, что Мелора может все узнать без слов. Более того, ей уже все известно. Некое таинственное откровение коснулось его. И точно — лицо ее исказилось.
— Аварра милостивая! — с ужасом выдохнула она, потом совсем мягко, даже ласково добавила: — Нет, с тобой она не была милосердной, но ведь ты сам заслужил это, правда, Бард? О-о, Бард! — прижала его голову к своей груди. Так и замерли — сынок, вымаливающий прощение у матери. А ведь матери он никогда не знал. Выходит, без матери не обойтись. Волк с трудом сдерживал слезы.
— Дорогой мой, — еще раз прошептала Мелора, — как же ты дошел до этого? В этом есть и моя вина, Бард, — я ведь прекрасно знала, как нуждаешься ты в любви и ласке. Мне бы следовало найти способ помочь тебе. Но я так гордилась своей стойкостью, своей непогрешимостью, своей правильностью, наконец… Словно все это существует само по себе. Я вознесла себя над людьми — как же, я почти святая. Что поделаешь — все мы люди, все совершаем ошибки — это самая ужасная сторона жизни. Может, наказание, которому мы подвергаем сами себя, заключается в анализе прежних поступков? Я должна была помочь тебе!..
— О какой помощи ты говоришь? О какой помощи вообще можно говорить в этом случае? Как ты можешь винить себя в том, что совершил я? Как я могу жить с этим? Как мне это вынести?
Мелора погладила его лоб, откинула волосы, мягко сказала:
— У тебя нет другого выхода. Ты должен терпеть, и я должна вынести этот ужас, и Карлина. Все мы. Разница в том, что некоторые из нас просто догадаться не могут, за что на их долю выпали эти несчастья. Скажи, Бард, только откровенно — тебе бы хотелось, чтобы этого никогда не произошло? Ты не спеши, ты вдумайся. Ты бы хотел остаться в неведении?
— Хотел бы я, чтобы ничего этого не случилось? Ты с ума сошла?! Конечно… Черт побери, лучше бы я на самом деле ничего не знал, мне бы хотелось вычеркнуть эти минуты из своей жизни…
— Нет, ты не понял. Ты бы хотел, я имею в виду, вернуться к тому состоянию, к тому человеку, каким ты был перед встречей с Карлиной?..
Киллгардский Волк не выдержал, разрыдался — да, да, к черту эту истину, я не хочу ничего знать, хочу тешиться неведением. Карлина взвалила на него этот груз с помощью ларана, это она приоткрыла дверцу в запретное; может, используя этот дар, можно захлопнуть створку, вырвать из его мозгов это ядовитое жало? Может, Мелора попробует, ведь она такая сильная колдунья!.. Потом рыдания стихли. Ну и что? Опустил голову, долго стоял на коленях молча… Ну, вырвет она жало, но рана-то останется. И будет свербить, донимать, не давая ни минуты отдыха, сна… Сказал же Карлине — что сделано, то сделано. Вот и аукнулись эти слова. Закрыть глазки, забыть, что случилось, — значит неизбежно вновь вляпаться в то же дерьмо. Вот на эту истину у него смелости хватит. Опять начнется то же самое — походя, искалечит брата, другого, юного несмышленыша, заколет, любимых будет брать силой — и при этом не ведать, что творит? Так не бывает. Рана будет свербить, постанывать?! Его даже передернуло от отвращения. Спасибо, нет…
Последнее слово Бард, оказывается, произнес вслух — скорее выдавил из себя. Хриплым, чужим голосом… Потом только сообразил, от чего отказался, чему поставил заслон — вопросу, заданному Мелорой, а не будущему, которое въявь нарисовалось ему. Даже смешно стало — хрипло, жутко захихикал, представив себя слепцом в прекрасном саду, где было полным-полно невиданных чудесных цветов. Так и жить — аромат чувствовать, идти на него и хватать все, что попадется под руки? Этак все цветы можно смять.
Теперь Бард рассмеялся вольнее — отрывистым, лающим смехом.
— Нет уж! Лучше ведать… Это страшно, но… лучше знать.
— Вот и хорошо, — прошептала Мелора. — Вот мы и шагнули. В первый раз… Вот и ладушки.
— Я хочу… Мне просто необходимо каким-то образом исправить все. Все, что смогу!..
Женщина кивнула:
— Сможешь, сможешь… Прошлое не вернешь, но впереди, только задумайся, сколько будет подобных случаев, но ты уже будешь опытен, обременен знанием. Как это ни горько, Бард, но я обязана сказать — прошлое нельзя вернуть, поскольку грех не замолишь. Это еще одна истина. Можно только обрубить цепь зол, и в какой-то мере исправить последствия. Я не знаю как — ты сам догадаешься. Истина не может вернуть прежнее состояние. Самое большее, на что она способна, — это научить жить правильно. Поверь мне — это не мало… — Тут она вдруг посуровела и резко спросила: — Ты что, бросил Карлину одну? Во всей этой грязи?
Бард не мог взглянуть ей в глаза, он отвернулся: