- Так вот он у вас! Самый нижний, товарищ Некурышёв! – развязно воскликнула Виктория.
- Леттерс Михаил Вольфович… девяносто восьмого года рождения… ну да, а вот кем выдан паспорт? Плохо виден номер! Пройдёмте в участочек.
- Ну-у-у, Некурышёв, – протянула Виктория с такой развратностью в голосе, что даже Михаил с удивлением покосился на неё. Она поманила инспектора к себе указательным пальцем. Тот неуверенно приблизился к ней.
- Может быть, договоримся, мы с парнем в Загс опаздываем. Некрасиво получиться, будь человеком, – прошептала она на ухо гаишнику. Он недоверчиво покосился на её ухмыльчатую улыбку, а она, вынув откуда-то тысячерублёвую купюру и поманила ею перед лицом Некурышёва. Тот оглянулся вокруг, одним лёгким движением схватил купюру, засовывая её в карман.
- Всё в порядке, любви вам и семейного благополучия, – умиротворённо процедил он, отдав честь. Виктория помахала ему рукой на прощание, заводя автомобиль.
- Всё уже кончилось? – тихо спросил Миша, осторожно обернувшись назад.
- О, да, быстрее чем я думала.
- Ты дала ему взятку? А как же справедливость?
- Ха-ха, запомни: что для врагов хорошо, то и нам сгодится. Пока мы живём в их стране, мы должны жить по их законам. Или ты хотел сейчас застреленным быть? Знаешь, это как-то не по мне.
Мише пришлось согласиться.
- И да, я забыла отдать тебе, – Виктория протянула Мише документ. Тот поражённо взглянул на него, на фотографию, на новое имя и дату рождения.
- Паспорт?
- Теперь тебя зовут Михаил Вольфович Леттерс. Было бы другое имя, но раз ты сказал Муравьеву своё настоящее, то… быть тебе Михаилом.
- Эм, спасибо, – тихо ответил Михаил, сжимая «билет на свободу» в руках.
Вдруг из багажника автомобиля начали доноситься нечленораздельные звуки и стук. Парень вздрогнул, ему показалось, что это звуковые эффекты музыки, но нет, стуки повторились.
- Он…
- Повезло, живой, – сказала Виктория и улыбнулась. Полицейский проснулся вовремя, так как молодые люди практически достигли здания штаба.
- Выгружай давай, и брысь в подвал – у тебя июль, а о нём – забудь. Ты не убийца! – настойчиво проговорила Виктория, глядя в огромные глаза Миши около секунды. И в течение этой секунды парень очень сильно захотел обнять её покрепче, но девушка резко открыла дверь автомобиля и вынырнула из нёё, оставив немного смущённого парня, который не понял, что их мысли и порывы в ту секунду абсолютно совпали.
Июль. 1917 г. Петроград.
- Фронтовики приготовились дать огонь по особняку! – крикнул кто-то из моряков, вбегая в зал. Раскольников нахмурился, склонившись над столом и исподлобья косясь на кронштадтца.
- Вчера они заняли Троицкий мост, а сегодня…
- Нет, его не жалко. Он был безнадёжен, а вот что действительно плохо, так это то – что разгромили нашу «Правду», – с ноткой сожаления проговорил Коба. – Наглые варвары: ворвались в редакцию, избили до полусмерти сотрудников, выкинули мебель, сломали станки, да ещё уничтожили все газеты. Вчера туда утром пошёл Владимир Ильич, благо, что его не застали. Прав он был – Временное правительство избавилось от пропаганды с нашей стороны.
- Иосиф, нужно что-то делать, – сказал расстроенный Каменев и с этими словами присел на стул. – Фронтовики ненавидят моряков: они их порвут, не побоюсь этого слова, как Тузик грелку! Мы, конечно, будем сражаться, но без потерь не выйдет, однозначно.
Коба вздохнул и тоскливо окинул взглядом стены особняка: за это время он очень привык к “Кшесинской”, однако привязанность к предметом и знаниям негативно влияла на большевика – такие чувства гарантировали ностальгию. Джугашвили решительно направился к выходу. Раскольников вскочил от непонимания, бросился за большевиком.
- Что вы делаете? Вы что, к ним собрались? Вас же застрелят!
- Товарищ Раскольников, я адекватен, – бросил грузин, не оборачиваясь, – я прекрасно осознаю свои действия и для всех нас будет лучше, если мы сдадим особняк… добровольно.
- Как добровольно? – Раскольников остановился, хлопая глазами.
- Владимир Ильич сказал допускать минимум кровопролития. Минимум уже допустили: при взятии этого Троицкого моста, будь он неладен, было убито достаточно людей – и было бы больше смертей, если бы часть не укрылась в Петропавловской крепости. А особняк офицеры заберут в любом случае, но только в если мы добровольного сложим оружия, люди не погибнут напрасно.
- Коба, ты уверен? – осторожно уточнил Каменев.
- Уверен, а вы ждите меня, – смело ответил Коба, оставив Раскольникова и Каменева проститься с особняком, а сам небыстрым шагом шёл на переговоры с Исполком Совета.
- Вы готовы сложить оружие? – спросил офицер, когда Коба вышел из здания.
- Да, мы готовы добровольно покинуть особняк и Петропавловскую крепость.
- Как ваша фамилия? – спросил представитель Временного правительства, вглядываясь в некий листок, который Кобе показался странным.
- Сталин, – ответил он, пытаясь рассмотреть слова из списка сквозь прозрачную бумагу.
- Хорошо, ну что же, мы принимаем ваше мирное заявление.
Дважды миротворец Коба, хитрец и авантюрист. Но оставим его и перенесёмся к «пустившемуся в бега» Ленину, который в данный момент находился в квартире большевика Каюрова вместе с его верным помощником и товарищем Зиновьевым.
- Смотри-ка, Григорий, что тут написано! – воскликнул Ленин, листая газету. Зиновьев печально покосился на газету.
- Что же?
- Тут опубликован ордер на арест и список всех преступников. Зачитываю: Ленин, Троцкий, Луначарский, Каменев, Зиновьев, Бухарин... Мы теперь с тобой официально немецкие шпионы! Поздравляю вас!
- Как вы можете говорить об этом так радостно? – подавлено произнёс Григорий Евсеевич, петляя из стороны в сторону. – Это крах! Половину из этого списка арестуют и всё, конец партии. Кем подписан ордер?
- Каренским, он звонил на дачу Бонч-Бруевича, предупреждал его, похоже... Ах, что там происходит?! Что за взрывы? Открыли огонь?
Зиновьев и Ленин, услышав подозрительный шум, обернулись: из двери повалил едкий дым и снова раздались хлопки.
- Они не могли так быстро нас найти! – вскричал Григорий, падая на пол и прикрывая голову руками. В этот момент в комнату зашёл сам хозяин квартиры большевик Каюров.
- Прошу извинить, Владимир Ильич, сын с бомбами химичит, он у меня анархист. С вами всё в порядке, Григорий Евсеевич?
Зиновьев, услышав слова Каюрова, быстро поднялся на ноги, поправив пиджак и гордо задрав голову.
- В полном, я просто монетку обронил, искал, – пробормотал он, злобно покосившись на Ленина, который едва ли сдерживал смех.
- Увлечение молодёжи это хорошо, но боюсь, нам стоит обратиться к Кобе, работать при взрывах невозможно.
- Что верно, то верно, к тому же теперь в самом Петрограде находиться небезопасно, они весь город перероют, вот если бы за город куда-нибудь или вообще из страны прочь… было бы совсем прекрасно. Коба, вот и ты! – Зиновьев радостно бросился к усталому Кобе, который вошёл в квартиру, опираясь на дверной проём. – Всё нормально? А… где Каменев? Он разве не должен был придти с тобой?
- Его арестовали, – хмуро ответил он, проходя в квартиру. Глаза Григория Евсеевича округлились: от ужаса и страха его руки само собой потянулись к горлу.
- Началось… – прохрипел он.
- Товарищ Сталин, какие новости? – встрепенулся Ленин, поднимаясь с кресла и откладывая в сторону издание Временного правительства. – Ох, чувствую, часто я буду задавать этот вопрос, что с матросами?
- Мы оставили Кшесинскую и Петропавловскую тоже, выбора не было. А Каменева арестовали, как немецкого шпиона. Я ничего не мог сделать.
Наступило молчание, в котором был отчётливо слышно тиканье часов. Ильич покачал головой, тихо сказав:
- Жаль Кшесинскую, да и товарища Каменева, но вы правильно поступили. Верно – она была обречена.
- Знаете, вам лучше переехать, не стоит задерживаться в конспиративных квартирах больше двух дней.
Зиновьев и Ленин переглянулись, затем одновременно пристально посмотрели на Кобу.