- Войдите в его положение, Феликс Эдмундович, вам ещё общаться с ним, – вынес вердикт Ленин, словно мягкий, но пожизненный приговор, который заставил Дзержинского принять оттенок меловой стены.
- А вы, Григорий, что молчите, будто в рот воды набрали? – воодушевлённо спросил Свердлов Зиновьева, который, подперев кулаком подбородок, не сводил блестевших глаз с кострища.
- Да вот скажите нам, Яков Михайлович, есть ли смысл сейчас печатать вот эту статью? – произнёс он, указывая на тетрадь Ильича, которая лежала рядом.
- Какую статью? Ну-ка… – Свердлов взял в руки тетрадь, быстренько пробежался по записям взглядом.
- «…Смотрите, элемент Зиновий по периоду таблицы МендеЛенина расположен ниже, чем Троцкиний, потому тот радиоактивен при нагревании или расположении на лунном свете, а Зиновий есть не что иное, как никудышный и ни на что неспособный инертный газ…». Это ваша статья?
-Ой, я забыл перевернуть лист на саму статью, – виновато проговорил Ильич, исправляя ошибку. Зиновьев с горьким унижением посмотрел на него.
- Как… вы… могли… Вы же взрослый человек…
- Я не хотел сконфузить тебя, поэтому не стал тогда зачитывать эту часть, – тщетно пытался оправдаться Ильич. – Я честно не нарочно! Товарищ Свердлов, забудьте, вот здесь читайте.
Свердлов и Дзержинский переглянулись, и Яков продолжил чтение.
- «Мы уверенно движемся к равноправному распределению земель, уменьшению и сокращению рабочего дня, идя по пути непрерывного революционного процесса, дабы справедливо и самое главное паритетно разверстать власть у пролетариата». Эм, кстати говоря, мы же печатаем статьи для народа, верно?
- Совершенно точно подмечено, – согласился Ильич.
- Так вот, простите меня за грубость, но народ у нас малообразованный, и, боюсь, что ничего из написанного они просто не поймут. Понимаете, никто крестьян и рабочих не учил таким словам, как «паритет», «перманентная» и уж тем более, как, скажем, обычной кухарке понять различия между «капитализмом» и «социализмом», если её никто не учил экономике.
- Согласен, не каждая кухарка и чернорабочий способен управлять государством, но я говорил и всегда буду говорить, что каждый гражданин, будь то крестьянин или бедняк должны знать устройство страны, в которой они живут, какая у неё ведётся экономика и политика. Я подчеркну: знать! – Ильич сделал многозначительную паузу. – А понимает он её или нет, это уже дело десятое. Кухарка же знает, что необходимо для её полноценной жизни – доблестно работать, чтобы получать зарплату, заботится о семье, воспитывать детей. Нужно исходить от подобных бытовых примеров, печатать в статьях правду о нынешнем режиме, люди обязаны её знать. Я даже открою вам секрет, хоть он совсем и не тайный: хочешь управлять – будь энтузиастом. Неважно при этом, что ты говоришь, главное – энергетика, которая исходит от тебя, чем ближе наклоняешься к народу, тем лучше, и говорить всегда надо уверенно, даже если ты скажешь несусветную чепуху. Говорить нужно с полной уверенностью и естественностью, тогда тебе не то что народ, но и Керенский поверит.
- На счет Керенского сомневаюсь, он о нас осведомлен куда лучше, чем народ, и наверняка сможет отличить правду ото лжи, – заметил Свердлов, задумавшись.
- А кто его будет спрашивать, верит он нам или нет?! – возразил Дзержинский. Его уже окончательно доконала несчастная ромашка, которой Свердлов постоянно размахивал, и, вырвав цветок из рук товарища, выкинул его подальше от глаз. – Его мнение не приоритетно, он может говорить всё что угодно, но у него никогда не было и не будет того, что есть у нас.
- Но не стоит забывать, что он всё же иллюминат, – печально произнёс Свердлов, провожая взглядом бедную ромашку, пока она не исчезла в густой траве.
- Лишь официально, это звание ему так ничего и не дало, кроме полугодового правления страной. Давайте вернёмся к статье, все забыли о ней, по-видимому. Какой был вопрос, товарищ Зиновьев? – обратился к большевику Дзержинский.
- Простите? – Григорий растерялся и залился румянцем. Он совершенно забыл, о чём спрашивал, увлечённо слушая беседу Свердлова и Ленина, поэтому ничего кроме пожатия плечами он не смог сделать.
- Вопрос стоял так, имеет ли смысл печатать эту статью…
- У вас феноменальная память! – воскликнул Свердлов.
- Дело вовсе не в памяти…
- Да что же мы как невежды какие, не даём Феликсу Эдмундовичу высказать свое мнение. Товарищ Дзержинский, пожалуйста, разъясните нам – своевременно ли рассуждать о наших будущих планах?
- Нет, конечно, – Феликс скрестил руки на груди. -Какая может быть делёжка и равноправие, если большая часть большевиков заключена в тюрьмы, а другая часть находится в подполье…
- А я вам говорил! – провозгласил Зиновьев.
- …с другой стороны я считаю абсолютно верным мотивировать людей, чтобы у них даже после июльских событий не снизился порыв энтузиазма, и они не теряли веру в перемены и в нас. Главное, жить сегодняшним днём, а что будет потом…
- Вы неуверенны в нашей победе? – Ильич подозрительно взглянул на Дзержинского.
- Уверен, я всего лишь объективно рассуждаю.
- После разговора с Троцким. Что же он вам такого наговорил, отчего вы так задумчивы?
- Ничего необыкновенного. Говорил о политике перманентной революции, о том, что она во всём мире неизбежна, как гроза после затишья…
Ильич по-братски положил руку на плечо Феликса, глядя ему прямо в глаза.
- Товарищ Дзержинский, я слишком долго знаком со Львом и слишком хорошо его знаю, чтобы поверить в то, что он говорил вам только это и ничего больше.
- Я клянусь, что речь шла о революции!
- Я вам верю, не кипятитесь, – Ильич отпустил Дзержинского и почесал затылок. – То и странно, обычно Троцкий всегда старается произвести впечатление на первом дне знакомства, не важно какое – положительное или отрицательное, самое главное, чтобы его харизма врезалась в человеку в память. Я хорошо помню, когда в первый раз встретил его…
- Вот только что нам делать, раз правды больше нет? – грустно спросил Зиновьев, склонив голову.
- Правда и истина всегда будут нас сопровождать и будут жить в наших сердцах, если не будем нагло лгать!
- Нет, я имею в виду, где вы будете печатать статью? Редакцию «Правды» же уничтожили, а листовки – это крайний случай, нонсенс!
- А вот зря вы настроены так пессимистично! – Свердлов вынул из кармана пиджака свёрнутую газету. – Прошу!
- Да вы что?! – радостно выхватил новенькую газету Ильич, рассматривая каждую её буковку. – Это победа, пускай не такая большая, но… Прекрасно, просто прекрасно! Кстати, Феликс Эдмундович, пока не забыл, при первой же возможности передайте это Троцкому, в конверт, если хотите, запечатайте сами, тут, как видите, с этим делом дефицит.
Ленин передал Дзержинскому листок с содержанием приблизительно такого типа:
Уважаемый Лев Давидович,
Ваша теория о перманентной революции мне импонирует. Надеюсь, что с вами всё хорошо и вы здоровы, с тем спешу осведомить вас об амнистии, которая пройдёт в начале следующего месяца. Можете даже не выяснять у товарища Дзержинского, откуда я знаю об этом факте. Могу сказать, что не без сведений из агентов ордена. Как только освободитесь, напишите мне ответ, лучше напишите ответ сразу же, когда прочитаете. Я полагаюсь на ваш интеллект и энтузиазм и теперь, будучи большевиком, могу доверять вам, видя симпатию к вам со стороны некоторых наших товарищей. Можете начать подготовку к революции и к действиям прямо после амнистии, более ждать нельзя!
В. Ленин.
Как же возможно повезло Кобе, что он не слышал всех этих разговоров. Разобравшись с датами съезда и прочими партийными вещами, он прямиком рванул в Разлив, чтобы сообщить Ленину крайне важную новость.
- …можешь не слушать меня, Феликс, но он причастен, я знаю это! – услышал голос Коба у берега. Камыши скрывали его, похоже, те, кто разговаривал, не видели и не слышали его, так как были слишком увлечены диалогом.
- И что ты хочешь, чтобы я проверил?
- Я уверен и без доказательств. А как ты ещё можешь объяснить факт массового гипноза у Мариинского?