- Абсолютная психология, не более.
- Не притворяйся глупцом, Феликс. Я вижу, что ты с первого взгляда только всё определил, даже не сомневайся.
- А я в свою очередь вижу твои сомнения, Яков! И как у тебя ещё язык поворачивается называть себя атеистом, ума не приложу. Он не умеет читать мысли и самим оккультизмом увлекался далеко в прошлом.
- Неважно, сколько лет прошло с тех пор. Значит, он предпочитает невербальное общение!
- Яков, он – оратор, постоянно трепет языком, о каком невербальном общении может идти речь? Это даже не логично.
- Если он в ложе, в чём я не сомневаюсь, он обязан чем-нибудь владеть, это гипноз и явно не на основе обычной психологии. Когда будешь у него в следующий раз, сделай что-нибудь, что ты умеешь, но только аккуратнее. Твоя главная особенность – хранить молчание, вот если он тебя заставит пойти на чистейшую искренность – то без сомнений, он наш брат. В любом случае сохраняй «дух жив». Если всё подтвердится, дай ему об этом знать, но учти – он не очень понимает намёки.
- Без тебя бы я никак не догадался. Хотя если даже он действительно владеет навыком паранормального внушения, ему будет очень сложно сломать мой барьер. Только два человека способны на это, и он не в их числе. Какой силой в таком случае должен обладать Троцкий, чтобы я просил или даже умолял его о чём-либо, если даже ты не можешь?
- У меня иное предназначение, к чему мне ломать тебя и поневоле толкать на искренность? Нельзя его недооценивать, он будет выше нас по уровню вместе взятых.
- Я знаю, что он опасен, потому у него столько сторонников, но и столько же недругов.
- А к чему ты себя относишь, Феликс?
- Добрый день Коба, что вы там стоите, как не свой?
Коба от неожиданности разоблачения вздрогнул, но быстро адаптировавшись и не подав никакого смущённого вида, смело приблизился к товарищам.
- Коба, рад вас здесь видеть! Давно ли вы прибыли? – «Свердлов поменялся в голосе», отметил про себя Коба.
- Буквально пять минут назад. Яков, ты говоришь так, словно вчера днём мы не виделись Смольном, – душевно и открыто ответил товарищу Коба.
- Так то вчера в Смольном, а то сегодня в Разливе. Разница в ауре, – сказал Свердлов разводя руками.
- В какой ауре? – забеспокоившись, Коба отступил от Свердлова. – О чём вы тут говорите?
- Да не пугайся ты так! Я имел в виду атмосферу, обстановку, а ты так бурно реагируешь, я даже разволновался, – с заботой объяснил Свердлов, приближаясь на прежнее расстояние к товарищу.
- Яков прав, – Дзержинский, так же положив руку на плечо. – Коба, с тобой всё в порядке?
- Да, – твёрдо кивнул большевик.
- Вы уверены? – Дзержинский сощурил нефритовые глаза. – У вас крайне нездоровый вид.
- Скорее всего, предосенняя хандра, в этом нет ничего страшного… – Коба потёр ладони друг об друга. – Холодает.
- Верно, – согласился Дзержинский, опустив глаза. – Считай, только лето началось, а уже не успеешь оглянуться и серые хмурые тучи вокруг, и половина жизни уже в прошлом…
- Феликс, до твоего юбилея ещё двадцать дней, а уже кризис среднего возраста одолевает?
- Я и забыл, что седьмой год – мой год, – с сожалением проговорил Феликс. – Знаете, от этого мне ни горячо, ни холодно, только осознание того, что ещё на один год приближается час моей вечной свободы.
- Это и есть кризис среднего возраста, – подтвердил свой диагноз Свердлов. – Не даст мне Маркс такое же испытать.
- Мне бы твои заботы, не волнуйся, как только тебе тоже исполнится сорок, ты меня поймёшь.
- Ага, скажешь тоже, ходить как вы с Кобой в вечной депрессии не для меня, хоть и не доживай теперь до вашего сорока, – продолжал жаловаться Свердлов. Коба искал подходящий момент, когда настанет пауза, и наконец этот момент пришёл, и большевик мог задать вопрос.
- А вы уже были у Владимира Ильича?
- Были, конечно, он там, пишет очередную статью, – невнимательно отозвался Свердлов.
- Интересно наблюдать за ним и Зиновьевым, – мечтательно признался Дзержинский. – Оптимист с надеждой смотрит на все плохое, а пессимист – сомневается во всем хорошем.
- И то и другое – крайности. Утопия и антиутопия, – добавил Свердлов. – Эффективнее всего жить реальностью, так хотя бы не попадёшь в заблуждение.
- Ваше суждение о политике реальности правильно, но не своевременно. Рождение новой страны, как рождение нового человека. Юному и молодому свойственно мечтать, надеется на лучшие времена, пусть наивно и не всегда сбыточно, но это неотъемлемая часть детства, а потом реальные цели, реальные желания и достижения. Хотя, кто знает, реальных достижений можно добиться и в юности, если делать с умом. Вспомните того же Моцарта.
- Нашёл пример в истории. А никого менее буржуазного не мог вспомнить?
- В этом нет разницы. Талантливые люди есть как в аристократии, так и в пролетарии.
- Вы говорите с такой уверенностью, а откуда вам знать талантливых пролетариев? – поинтересовался Коба, ведь он прекрасно знал, из какой семьи Феликс Эдмундович.
- И не только пролетариев, ещё крестьян – искусные поэты, между прочим. Коба, а иначе, почему я стою здесь с вами?
- Но в пользу товарища Дзержинского могу сказать, что большинство русских поэтов всё-таки были отпрысками дворянства и аристократии, – подтвердил Свердлов, разглядывая облака на небе, и тут в его голове появилась одна мысль. – Кстати, Феликс Эдмундович, вы же наверняка были в Спасском-Лутовиново…
- Нет, не был.
- Как? – ахнул Свердлов. – Но вы же были в Орле! Не понимаю, как можно было находиться в одном из самых замечательных городов России и при этом не посетить его главные достопримечательности!
- Ты, видимо, забыл, что мне там было не до прогулок, я по долгу заключения там находился, и этих далеко не сахарных лет пребывания в этом городе мне хватило по горло. Это – город ада, я клянусь, вам. Чувствую печенью, что этот город с таким поистине величавым названием полон чем-то необычным и тёмным. Маленькое чёрное пятнышко на карте такой огромной страны, совершенно неприметное, но врезающееся в память. Интересный город, прошлое у него интересное. И, какая ирония, отправил меня туда прямой однофамилец этому городу…
- Что ты говоришь! Нужно будет обязательно посетить Орёл, ты так потрясающе отзываешься о нём, а ведь только видел Централ. «Город ада»… Как драматично.
- Воля твоя, но смотри, как бы вас он тебя не притянул к верной смерти, – пронзительным голосом, как у пророка, предупредил Дзержинский.
- Полно тебе! Вас же не притянул… Коба, да ты совсем зазевался!
- Я не спал ночью, не подумай, что мне скучно, – честно ответил Коба. На секунду ему показалось, что у Свердлова в обращении к нему был странный голос, который будто хотел, чтобы Коба поскорее ушёл.
- Да ладно тебе саркарстировать! Будто я тебя не знаю, может, посмотришь, освободился ли Ильич?
- Пожалуй, – «нет, не показалось», – решил Коба, всё же его диалог с товарищами и без того слишком сильно затянулся. – До свидания, товарищи.
Странное Кобе показалось поведение Дзержинского и Свердлова, весьма странное. «Хорошо, что я не застал Орджоникидзе», – думал он про себя, пробираясь на опушку. Взоры на него обратили пятеро: Зиновьев, который вот уже который час сидел около шалаша, Ильич, который ходил взад вперёд, Емельянов и его два сына.
- Коба, вот и вы, – махнул рукой Ленин. – Не в обиду будет сказано вам, товарищ Емельянов, но начинаются дожди, как это ни странно, несколько раз нас чуть не разоблачили соседи. Представьте себе, хотели нас к себе на помощь направить…
- Я с тем и прибыл, вам тут опасно оставаться. Опасность раскрытия под угрозой, будет нехорошо, а в Петрограде уже ходят масса слухов. К тому же скоро польют дожди, и мы с товарищами решили, что будет лучше всего перенаправить вас в Финляндию.
- Превосходно, тогда я иду собирать вещи! – торжественно воскликнул Ильич. Зиновьев по-прежнему молчал, только хмуро спрятал взгляд.
- Григорий, ты тоже можешь, конечно, поехать в Финляндию, но так же есть вариант конспиративных квартир рядом с Петроградом…
- Пожалуй, нет, – отрезал Зиновьев. – Сейчас мне чем ближе к Питеру, тем лучше, да и кто я такой, чтобы представлять для Керенского какой-то особый интерес, а если попадусь, то так тому и быть.