Диск весов напоминал работавший вентилятор турбины, только и ждавшей, чтобы отведать свежей крови.
Внутренний мир Тимы затопил ужас, в центре которого находилась его четырнадцатилетняя дочь, такая милая и забавная в своих серых шортиках и маечке с жёлтыми полосками. Он стремительно обхватил Арину двумя руками и сдёрнул с весов.
Едва ноги девочки покинули платформу для взвешивания, как весы клацнули. Цветной корпус с треском лопнул, и наружу, до половины, выскочил белый диск с чёрными делениями. Сделав несколько оборотов, диск замер. Его края выглядели серыми от заточки. Тима будто наяву увидел, как эта бритвенно острая кромка разрезает голую ступню и рассекает вены.
– Что это было? – Арина, вытянув шею, с интересом смотрела на весы.
Тяжело дыша, Тима поставил дочь на коврик и на всякий случай закрыл её собой. Неожиданно понял, что его опыта тридцати четырёх лет недостаточно, чтобы самостоятельно разобраться с этим. Он по-новому взглянул на Арину. Образ примерной девочки вот уже третий год пятнала траурная полоска увлечения хоррорами, будь то литература или фильмы ужасов.
А ему сейчас позарез требовалась хоть какая-то расшифровка происходящего.
– А если я скажу, что ночью коснулся предмета, про который услышал жуткую историю? – Тима стушевался, сообразив, что задал вопрос чересчур уж обречённым голосом.
Какое-то время Арина внимательно смотрела на него, словно пытаясь понять, говорит он правду или шутит, а потом звонко рассмеялась.
– Тогда я скажу, что предмет одержим призраком, а ты – его следующая жертва. – Она баском хохотнула и выскользнула из ванной. – Всё, я пошла. Только не умирай до следующих выходных, договорились? Ты обещал мне и маме апрельский пикник. И убери фен, ладно, пап?
Тима рассмеялся ей вслед, пытаясь изобразить беззаботность, и понял, что гримасничает. Этим смехом он бы не обманул и полоумного. Потому что невозможно смеяться, когда тебе страшно за кого-то, кроме себя.
А он только что чертовски перепугался за дочь.
3 Близкое знакомство
Уже тогда, завершая обход цеха по покраске самолётов, Тима понял, что движется к черте, за которой его самообладание получит удар пушечного ядра, что на прощание чмокнул чистейший ужас. Оставалось пройти раздевалку покрасочного цеха, и под ноги ляжет тёмно-зелёное облицовочное покрытие коридора, ведущего к пятому ангару. Короткая дорожка прямиком к ночному инфаркту.
Они с Майским не обсуждали события вчерашней смены, словно избегая говорить о том, что может расколоть их дружбу. Но повод осмыслить прошлое появился сам собой.
Дверь пятого ангара была распахнута.
Что бы ни пряталось в тёмном помещении, предназначенном для ремонта и тестирования авиационных двигателей, оно, судя по всему, предлагало зайти.
– Герман, немедленно тащи свою задницу сюда, – прошипел Тима в выносной манипулятор рации. – Я и шага не сделаю один. Считай, меня парализовало, ты понял?
В динамике послышалось сосредоточенное сопение. Майский явно взвешивал слова, прежде чем сказать что-либо.
– Хорошо, Тима, успокойся. Ангар пуст, мне видно, помнишь? А сейчас я включу свет, и ты сам убедишься, что там никого нет, ладно?
– Не разговаривай со мной как с психом. Я жду тебя.
Майский не ответил. Секундой позже в ангаре вспыхнули газоразрядные потолочные лампы, заливая пространство искусственным, хирургическим светом. Тима не шевельнулся, хоть и видел, что внутри стало светло как днём.
И через мгновение день обернулся сумерками.
Часть промышленных ламп, заменённых ещё с утра на новые, с треском вспыхнула. Ангар погрузился в знакомый полумрак, в котором раздался звон, уведомляющий о том, что плафон одной из ламп разбился вдребезги, сорвавшись с высоты в пятнадцать метров.
Во рту Тимы появилось нечто чужеродное, и он не сразу сообразил, что это его язык, которым он пытался облизнуть губы. Получилось только с третьего раза.
– Тащи свою жопу сюда, Герман, – повторил Тима. – Будешь моим проводником в страну бесстрашия. Ну же, приятель. Забери меня отсюда.
На этот раз Майский решил не спорить. Путь от их комнаты охраны до внутренней двери пятого ангара, соединявшей помещение с остальным заводским комплексом, не занимал больше трёх минут, но Майский уложился за одну.
Запыхавшись, он протопал по коридору к Тиме. Встретился с ним взглядом и ощутил, как в животе потянуло сквозняком страха. Широко раскрытые глаза Тимы, чуть блестевшие от волнения, говорили об ужасе. Глубоком и обстоятельном.