Ты замечаешь лишь отражения себя в их душах, спокойно отвечает Эотас, я же прошу вглядеться в их собственный огонь.
Вайдвен порывается огрызнуться в ответ — я не желаю вести их на верную смерть, а ты обвиняешь меня в себялюбии? — но беззащитно-мягкое сияние зари заставляет его смолчать. Солнечные лучи осторожно касаются его души: вовсе нет, друг, но ты обманываешься собственными сомнениями. Позволь мне показать тебе, безмолвно просит заря. И мягко указывает Вайдвену на стража, незаметно оказавшегося поблизости.
Охранник склоняется в почтительном поклоне.
— У вас просят аудиенции, ваша светлость.
— Кто? — Вайдвен разворачивается, направляясь в сторону тронного зала. Страж все так же почтительно, но уверенно держится рядом.
— Ваша светлость, эта женщина совершила немало преступлений против закона. Она не сопротивлялась аресту, но настаивала на аудиенции, и командир стражи принял решение оповестить вас. Возможно, вам не стоит тратить на это время.
Вайдвен внимательно меряет его взглядом. Похоже, тот действительно не скрывает никаких дурных намерений — всего лишь тревожится о своем короле и злится, что старший страж отправил его с подобным поручением вместо того, чтобы попросту бросить девку в тюрьму и оставить дознавателям. Разве достойно Божественного Короля даровать аудиенцию ворам и убийцам?
— Сопроводите ее в тронный зал и освободите из-под стражи, — велит Вайдвен, и Эотас ясно сияет, безмолвно вторя его словам. — Обо мне беспокоиться не стоит.
Человеческие глаза Вайдвена видят обыкновенную женщину, преклонившую колено перед солнечным троном. Может быть, слишком сытую для голодных лет Редсераса; слишком крепко сложенную — привыкшую к дракам, а не крестьянской работе; в удивительно ладной одежде даже для столичных горожан.
— Я Кэтис, — коротко говорит она, не поднимая головы. — Я пришла предложить тебе своих людей и свой клинок.
— Я ПОМНЮ ТЕБЯ.
Не Вайдвен, нет, — лучи солнца. В памяти Эотаса каждая людская душа отличается от другой; для него не составляет труда запомнить сотни людей на площади, это Вайдвен всё забывает. Эотас сопровождает каждого от рождения до перерождения, он знает все до единой души Эоры, и Кэтис, пять лет назад ускользнувшая от виселицы только благодаря своевременной взятке чиновнику, вместо нее отправившего на смерть невиновного, — не исключение.
— Я ПОМНЮ ТЕБЯ, — говорит Вайдвен вместе с зарей. — ТЫ БЫЛА НА ПЛОЩАДИ, КОГДА НАЧАЛОСЬ ВОССТАНИЕ. Я НАДЕЯЛСЯ ОДНАЖДЫ ПОБЛАГОДАРИТЬ ТЕБЯ ЛИЧНО ЗА ПОМОЩЬ, КОТОРУЮ ТЫ ОКАЗАЛА ЛЮДЯМ РЕДСЕРАСА. СПАСИБО, КЭТИС. МНОГИЕ НЕВИННЫЕ ЛЮДИ ОБЯЗАНЫ ТЕБЕ ЖИЗНЬЮ.
Она недоверчиво вскидывает голову, чтобы встретиться с ним взглядом, но совсем забывает, что перед ней пророк Сияющего Бога — запоздало вскидывает руку, чтобы заслониться от невыносимого света… а потом вдруг осознает, что этот свет вовсе не слепит и не жжется.
— Ты знаешь, — почти беззвучно говорит Кэтис. Вайдвен кивает: знаю.
И про головорезов, во время восстания выследивших аэдирских командующих обороной города. И про повешенных вдоль тракта грабителей обозов с зерном, которых куда проще было выследить своим же прежним союзникам, нежели людям короля. И про случайно оказавшиеся на столе командира стражи документы, указывающие на причастность скейнитов к заговору.
Вайдвен не понимает, почему в душе Кэтис так быстро разрастается черный, как глаза Чучела, отчаянный страх. И почему так ярко в нем пляшет крохотный огонек надежды, до последнего не желающий сдаваться под напором тьмы.
Всего на одно мгновение Эотас вспоминает другую душу, в которой наблюдал нечто схожее совсем недавно, кажется, всего один рассвет назад, и Вайдвен вздрагивает, вглядевшись в осколок божественной памяти. Следующие его слова слышит только Кэтис: прочим они ни к чему.
— КАЖДЫЙ ДОСТОИН ИСКУПЛЕНИЯ. — Солнечные лучи заслоняют ее от теней, небесным золотом сверкая в ее рыжих волосах. — Даже такие, как мы.
Кэтис выглядит так, будто хочет рассмеяться над дурной шуткой, но почему-то у нее не получается.
— Разве мое искупление может покрыть мою вину?
Смех зари переливается золотыми искрами; ее лучи сплетаются в солнечный венок на голове Кэтис. Вайдвен знает, почему Эотас смеется, и не может не улыбнуться сам.
— РАЗВЕ ОТ МОЕГО ОТВЕТА ЗАВИСИТ ТВОЕ РЕШЕНИЕ?
Вот! бессловесно провозглашают танцующие вокруг лучи света; вот, смотри на них, на людей, из душ которых соткали самую мою суть. Две тысячи лет как мы делим один и тот же огонь. Смотри на них внимательно, Вайдвен! Они видят не преступление в нашем походе, не жертвоприношение, не кровавую жатву. Они видят искупление своих грехов.
И ты откажешь им в искуплении?
И ты посмеешь?
У Кэтис нет оружия, его отобрали при аресте; Вайдвен даже не может принять ее присягу как полагается. Так не пойдет. Впрочем, за почти полгода правления он успел запомнить пару схожих деталей из многочисленных кодексов чести, которыми хвалились рыцарские ордены Редсераса: с мечом, конечно, всё выглядит намного лучше, но дар короля способен заменить традиционное благословение.
Вайдвен надеется, что Кэтис не огорчится, что теперь ей придется носить обыкновенный лиловый плащ, каких полным-полно в Редсерасе, чтобы демонстрировать свою принадлежность к королевской армии. У него просто нет под рукой ничего другого.
— ВЕДИ МОИХ ЛЮДЕЙ В ПОХОД ПРОТИВ ЛОЖНОЙ ВЕРЫ, — говорит Вайдвен, — И ЗАЩИЩАЙ ИХ ТАК ЖЕ, КАК ЗАЩИЩАЛА ДО ЭТОГО ДНЯ. Я ВВЕРЯЮ ТЕБЕ СВОЙ СВЕТ.
Солнечный венок на голове Кэтис вспыхивает ярко-ярко и рассыпается золотыми искрами, медленно тающими в сиянии дня. Пока она поднимается с колен, недоверчиво комкая в руках теплую ткань, Вайдвен оборачивается к страже.
— Верните ей все, что ей принадлежало. Все ее прошлые преступления прощены.
Кэтис хочет сказать что-то еще. Хочет спросить — что же это, Эотас теперь выдает прощения в долг; хочет пообещать, что Вайдвен не найдет союзника преданней; хочет отблагодарить его за щедрый дар — вовсе не простой плащ, выкрашенный дешевой ворласовой краской, а куда более ценный, тот, который зачастую способны даровать лишь боги. Сияние Эотаса останавливает ее — свет уже знает все слова, что она только пытается собрать воедино, свет уже нашел свое отражение в ее душе. И поэтому Кэтис только низко кланяется и уходит, напоследок дерзко кольнув взглядом ошеломленного охранника.
— Мой король! — наконец обретает голос командир стражи, но замолкает, едва солнечные лучи касаются его самого.
— СЮДА ПРИДУТ ЛЮДИ ОТ ГРАНИЦЫ ДИРВУДА, — говорит Вайдвен словами зари, — В ИХ НАМЕРЕНИЯХ НЕТ ЗЛА. ВСТРЕТЬТЕ ИХ КАК ДРУЗЕЙ. ЕСЛИ ЛЮБОЙ ИЗ НИХ ПОЖЕЛАЕТ ВИДЕТЬ МЕНЯ, ИХ ЖЕЛАНИЕ ДОЛЖНО БЫТЬ ИСПОЛНЕНО.
Академии Несломленных предоставляют едва ли три сотни людей. Послушников Стальной Звезды прибывает почти двести. Название монашеского ордена кажется Вайдвену немного странным, пока он не понимает, что ребята назвались монахами в основном для того, чтобы избежать аэдирских податей, а служение богу в их исполнении сводится к искусному проламыванию черепов сторонников зла освященными кистенями. Помимо Стальной Звезды, приходят и Сестры Лунного Серпа. Их отправляют помогать целителям, и Вайдвен никак не может взять в толк, на кой им сдались настоящие серпы, которые они всюду с собой таскают. Это потом уже одна из Сестер спрашивает его, доволен ли Гхаун душами, что отправляют ему верные служительницы, и тогда Вайдвен медленно начинает понимать, что серпами Сестры срезают вовсе не ворлас. Его молчание послушница истолковывает как дурной знак и клятвенно обещает, что как только армия выступит в Дирвуд, урожай станет куда богаче, и вот тогда-то Гхаун насытится впрок.
В этом Вайдвен не сомневается. Летом над Дирвудом будут пылать сплошь красные закаты, потому что Хель до краев будет залит кровью. К середине тарприма редсерасская армия насчитывает четыре тысячи воинов; воинами Вайдвен называет всех, кто когда-либо учился владеть оружием, не деля их на монахов, рыцарей и наемников.