Оставшиеся семь тысяч — ремесленники и крестьяне.
Скоро инесту, Летний восход. Время, когда детей посвящают во взрослую жизнь. Вайдвен из собственного обряда посвящения помнит мало: как на рассвете пробубнил вслед за Тиршем невразумительную молитву, перепутав половину слов, как зажег свечу (та не погасла, и на том спасибо), и должен был в наказание за недостаточное почтение к богам остаться без крохи хлеба на весь день, но в честь праздника отец просто сказал ему, что Вайдвен теперь должен отвечать за свои поступки сам. Наверное, в этом году многие встретят Летний восход уже у Белого Перехода. А вслед за восходом очень быстро встретят закат.
Недаром его армию будут сопровождать Сестры Лунного Серпа… говорят, они чуют смерть не хуже кошек.
— Эотас, — тихо зовет Вайдвен. Огонек откликается ему, вспыхивает вопросительно. — Обещай, что проведешь их в новую жизнь. Получше старой.
Не тревожься, спокойно и ясно говорит Эотас. Или Гхаун. Может быть, Гхаун — Эотас не любит говорить о закатах. Темнота далеко не так страшна, когда встречаешь ее не в одиночестве.
Вайдвен ничего не отвечает на это. За свою жизнь он уже успел оставить одного человека встречать темноту в одиночестве.
Он не знает, сожалеет ли.
Люди всегда видят только одну сторону: день или ночь. На самом деле это не совсем так.
— И как же?
Представь бесконечную тьму. Представь в ней звезду, огромную, такую, что могла бы вместить тысячу тысяч подобных Эоре миров. Эта звезда всегда рядом с Эорой. И тьма всегда разделяет их.
— Это твоя звезда?
Нас иногда называют одним именем, но она никогда не была моей. Это звезда человечества.
Это ли он должен ответить тем, кто приходит к солнечному трону и задает один и тот же вопрос?
В Дирвуде нет огнедышащих гор и почти перевелись драконы, и всё же он до краев наполнен сияющим пламенем. Эотас и Магран — боги его земель, в их огне ковались серпы, клинки и люди. Пришедшие из-за Белого Перехода несут в себе этот огонь, до того горячий и яркий, что Вайдвен безошибочно может отличить их от своих солдат по одному только отблеску душ.
Вайдвен ничего не понимает. Почему редсерасцы приходят по зову своего короля, допустим, он еще может разобраться. Редсерас кое-что задолжал своему богу. Но дирвудцы?..
Они задают этот вопрос одновременно. Все трое. Почему, спрашивает Вайдвен, будто искупление может иметь какую-то другую цену по ту сторону гор. Почему, спрашивает Эотас, словно ему отчего-то так важно услышать ответ вопреки всему, что он видит в человечьих душах. Почему, спрашивает молодой дирвудец, прошагавший ради одного этого вопроса половину своей и половину чужой страны.
«Потому что Эотас и Магран сотканы из одного огня».
«Потому что этот огонь — это звезда человечества, и не было никогда у смертных иного света».
«Потому что даже когда ты знаешь наверняка, что в обоих мирах — и жизни, и смерти — не найдется платы, способной покрыть цену твоего искупления, разве это остановит тебя?»
— Я… я не знаю, — неловко говорит дирвудец. Его взлохмаченные соломенные волосы в лучах божественного сияния кажутся еще светлее, точно белый мед. — Я просто должен поступить правильно.
Рассвет вспыхивает горячо и ярко, заставляя пришедшего задохнуться уже готовым вырваться новым вопросом.
— ДА, — говорит Вайдвен, и заря звенит в его голосе, — Я ТОЖЕ.
Какая же светлая душа. Солнечные лучи напитываются ее огнем, золотятся еще ярче прежнего. Вайдвен читает в ней тени тревоги, но тревога эта тает на глазах, уступая место уверенности — вопреки оставленной позади семье, против которой, может быть, ему придется однажды поднять оружие; вопреки брошенным в спину проклятиям брата; вопреки обвинениям в предательстве, что несомненно придется ему выслушать, может статься, даже от друзей.
— Если бы ты пришел в Дирвуд, никто бы не осмелился с тобой воевать, — тихо говорит Воден. — Если бы мы только увидели тебя на самом деле… если бы знали, что ты и правда…
— КАЖДОМУ БУДЕТ ДАРОВАНО ПРАВО НА МОЙ СВЕТ. КАЖДЫЙ, КТО ПРИМЕТ ЕГО, БУДЕТ ПОЛНОПРАВНО ПОД МОЕЙ ЗАЩИТОЙ.
— Но зачем тебе нужно всё это? Разве мы молимся тебе не так же искренне, как люди Редсераса? От кого ты хочешь нас освобождать?
— Воден, — мягко шепчет рассвет внутри Вайдвена, — вы могли бы озарить всю Эору огнем своих молитв. Но даже если бы в Дирвуде не было никого, кто молился бы мне, или если бы все твои собратья верили в меня одного, я не смог бы оставить вас в темноте. Правление Воэдики на землях Редсераса было жестоким, но разве равнодушие Магран, ради одного взгляда которой калечат свои души бесчисленные смертные, можно назвать иным?
Пытливо скользнув лучами по лицу молчащего Водена, Эотас вновь сплетает свое пламя с вайдвеновой душой:
— Я НЕ ОБВИНЯЮ В РАВНОДУШИИ ВАС. ВЫ ЕЩЕ НЕ ИСПРОБОВАЛИ СВЕТА, ЧТОБЫ РАСПОЗНАТЬ ТЕМНОТУ. У КАЖДОГО БУДЕТ ВЫБОР, И С КАЖДЫМ МОИМ ШАГОМ ПО ДИРВУДУ ОН БУДЕТ ВСЕ ЯСНЕЙ. НО ПРИРОДА ЛЮБОГО ОГНЯ ТАКОВА, ЧТО ПРЕГРАДИВШИЙ ЕМУ ПУТЬ СГОРИТ, ЕСЛИ НЕ СТАНЕТ ОГНЕМ САМ.
— А что будет потом? — упрямо спрашивает Воден. — Потом, когда… ну, когда Дирвуд…
— ДИРВУД СТАНЕТ ЧАСТЬЮ МОЕГО КОРОЛЕВСТВА И ПОДЧИНИТСЯ ЕГО ЗАКОНАМ. ПОСЛЕ ЭТОГО МОЙ СВЕТ ОБРАТИТСЯ К ТЕМ КРАЯМ ЭОРЫ, ГДЕ ЕЩЕ ВЛАСТНА ТЬМА.
— Но такая война никогда не окончится.
Заря улыбается, и в улыбке ее Вайдвену чудится грусть.
— ВСЕ ВОЙНЫ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ РАНО ИЛИ ПОЗДНО, ВОДЕН. ОКОНЧИТСЯ И ЭТА.
Дирвудец глубоко вздыхает, но упрямо не отводит взгляд от средоточия солнечного огня.
— Ты уверен, что все это будет не напрасно? Что ты действительно принесешь людям благо в итоге?
Эотас взвешивает его слова против сомнений Вайдвена, но не тратит больше энергию на перерасчеты. Его свет сияет спокойно и ясно, когда они отвечают: да.
— Тогда вели своим солдатам пропустить меня. Я оставил кое-кого в Дирвуде, но если я вернусь и объясню им…
— НЕТ ВРЕМЕНИ. К ЛЕТНЕМУ ВОСХОДУ МЫ БУДЕМ НА БЕЛОМ ПЕРЕХОДЕ. ТЫ НЕ УСПЕЕШЬ. — Вайдвен видит его путь словно воочию: от горного перевала на юго-запад, к Бухте Непокорности, и еще дальше, к неприметной деревеньке в дирвудских полях. — ЕСЛИ ТЫ ЖЕЛАЕШЬ ВЕРНУТЬСЯ К СВОИМ ДРУЗЬЯМ И РОДНЫМ, Я НЕ СТАНУ ТЕБЯ УДЕРЖИВАТЬ. НО ПОДУМАЙ О ТОМ, СКОЛЬКИМ ТЫ МОГ БЫ ПОМОЧЬ, ОСТАВШИСЬ.
Поступать правильно не всегда просто. Выбирать, что правильно, не всегда просто. Но Эотас не лжет и не хитрит: на то, чтобы прочесть колоссальную ветвящуюся сеть жизни Водена, ему почти не нужно энергии, и он видит истинную ценность его решений. Видит настоящую разницу, иногда способную изменить столь многое.
Воден понимает. Его душа отзывается горячей болью этому пониманию, но он знает, что должен выбрать. И он выбирает правильно.
Солдаты Вайдвена уже не удивляются тому, что одно и то же солнце несут на своей груди рыцари, воры, священники, крестьяне и дирвудцы. Не удивляются, что их король и бог ходит среди простого люда. Не удивляются, когда к их рядам присоединяется кто-то еще, готовый пойти за светом зари на верную смерть.
Вайдвен уже тоже почти не удивляется. Может, ослеп от эотасова света вслед за остальными. А может, Эотас наконец втолковал ему что-то, что все прочие поняли с полуслова.
Амлайд Морай с тремя тысячами солдат и двумя сотнями кавалерии остается в Редсерасе по приказу Божественного Короля. Такая королевская милость больше похожа на обвинение в недоверии, но ни Вайдвену, ни старику эрлу нет до этого дела. Еще не отгремели теплые грозы тарприма, как им начинают вторить дирвудские ружья у западных границ. Вайдвен едва успевает попрощаться с Мораем, прежде чем тот отбывает из столицы к своим войскам.
Может, хоть одна душа останется незамаранной кровью невинных после этого священного похода. Если Вайдвену придется задержаться в Дирвуде, правление Редсерасом он сможет доверить Мораю безо всяких сомнений.
Ивиин остается тоже; с Вайдвеном она отправляет отряды своих разведчиков, но куда больше пользы, по словам самой эрлессы, от нее будет в Редсерасе, чем на поле битвы посреди гланфатанских болот. С королем отправляются Лартимор, Сайкем и Кавенхем, пять тысяч пехоты и шесть сотен кавалерии. Часть армии отправится вглубь Дирвуда, задержать подступающие к горной гряде войска эрлов, но Вайдвен собирается присоединиться к ним чуть позже. Морай, конечно, выдавит людей лорда Рафендра из Редсераса, но пока стоит на границе Халгот и пока к Халготу могут подойти дирвудские подкрепления, Рафендр может продолжать изматывающую войну до тех пор, пока сам Хель не рассыпется от старости. Но если по обе стороны Халгота окажется армия Божественного Короля, цитадель не устоит, неважно, строили ее люди, паргруны или сам Абидон.