«Ты безумец, которому одна дорога — в Хель».
«В тебе нет никакого бога».
— Сколько времени нужно? — спрашивает Вайдвен. Кавенхем пожимает плечами.
— Это не укрепленная крепость. Мы справимся в течение дня.
Вайдвен кивает и оборачивается к армии, ждущей его слов.
— ЛЮДИ ЗА ЭТИМИ СТЕНАМИ РЕШИЛИ, ЧТО Я — ЛЖЕ-ПРОРОК, — спокойно произносит он. Голос бога звучит в унисон с его собственным, и Вайдвен знает, что каждое его слово сейчас слышат люди за каменными стенами дирвудского города. Они будут продолжать слышать, даже укрывшись в самом глубоком погребе, даже забив уши воском. — ОНИ РЕШИЛИ, ЧТО ЕСЛИ ЗАКРЫТЬ ГЛАЗА, ТО ЗАРЯ НИКОГДА НЕ НАСТУПИТ. ОНИ СДЕЛАЛИ СВОЙ ВЫБОР. ДОЛИНА МИЛОСЕРДИЯ СТАНЕТ ПЕРВЫМ ОГНЕМ НА ПУТИ НОВОГО РАССВЕТА.
— Пленные, — почти беззвучно подсказывает Кавенхем. Вайдвен смаргивает с век золотое сияние и вглядывается в ровно горящий пламень внутри себя.
— СДАВШИЕСЯ ДОБРОВОЛЬНО ПОЛУЧАТ ПРАВО НА ЖИЗНЬ И МОЕ ПОКРОВИТЕЛЬСТВО. ВСЕМ ПРОЧИМ БУДЕТ ОТМЕРЕНА МИЛОСТЬ ГХАУНА ПО ИХ ЗАСЛУГАМ. БОГАТСТВА ЕРЕТИКОВ БУДУТ ПРИНАДЛЕЖАТЬ ПЕРВОМУ ЗАЯВИВШЕМУ НА НИХ ПРАВО ВЛАДЕНИЯ, И ЭТО ПРАВО НЕ БУДЕТ ОСПОРЕНО.
Войско отвечает оглушительным лязгом оружия и радостными криками. По лицу стоящего чуть поодаль от короля Сайкема видно, что не слишком разумно было разбазаривать сокровища дирвудцев так нелепо, когда в Божественном Королевстве пустует государственная казна — но эотасианскому святому, похоже, плевать. Да и Сайкем, помедлив, отворачивается — в Дирвуде еще много городов, куда больше и богаче разросшейся деревни, выстроившей каменные стены для защиты от набегов гланфатанских банд.
Пленных не будет, пророчествует Гхаун.
— В таком случае, хорошо, что в твоей милости у нас нет недостатка, — отвечает Вайдвен.
Ворота выглядят не самыми крепкими, но на них нет смысла тратить время. За каменными стенами города — обычные простолюдины, если и есть среди них воины — то немного. Несколько осадных лестниц, и пробившиеся к воротам солдаты откроют их изнутри, а после этого вопрос заупрямившейся деревни очень быстро будет закрыт.
Осадные лестницы сколачивают прямо на месте. Нет смысла тащить через горные перевалы то, что можно так легко раздобыть в Дирвуде. Пока командиры раздают последние указания солдатам, Вайдвен вытаскивает из-под рубахи солнечные часы на шнурке и поворачивает кольцо к солнцу, привычно отмечая время. День близится к концу. На закате Гхаун соберет достойную жатву.
Все, что происходит здесь, неправильно. Вайдвен глядит, как солдаты подтаскивают лестницы к стенам, и не слышит ни криков, ни скрежета, ни ритуальной молитвы священника. Осадные лестницы, вырубленные из дирвудской древесины? Копья и стрелы — даже не ружья, потому что порох слишком дорог, его берегут для серьезных сражений? Кое-как сложенные тонкие стены, призванные защитить жителей от лесных дикарей? Это всё… нелепо, нелепо и ужасно неправильно, он только что был в городе, где создавались боги — он носит в себе одного такого, способного испепелять живых в мгновение ока и воскрешать мертвых. Да, он помнит, зачем всё это Эотасу, он помнит: люди должны научиться сами вершить свою судьбу, без наставления свыше… но неужели это должно быть именно так?
По каменной стене пробегает пламя. Совсем не золотое, как солнечный огонь зари. Алое. И взмывает багряным знаменем ввысь — вместе с криками солдат.
Вайдвен моргает, чтобы убедиться, что ему не чудится бешеное пламя, пылающее на голых камнях городской стены. Ему не чудится. Воины оттаскивают от лестниц неподвижные тела — Вайдвен подходит ближе и не различает у мертвецов лиц, огонь добрался почти до костей за несколько мгновений.
— Дирвудская алхимия? — спрашивает Вайдвен, но Сестра Лунного Серпа, без тени отвращения склонившаяся над сгоревшим солдатом, качает головой.
— Магия, владыка. Не такая, как у друидов. Больше похоже на… — она запинается на мгновение и бросает на Вайдвена почти что испуганный взгляд. — В Долине Милосердия стоит храм Магран. Церковь Вьющегося Пламени.
Она бережно проводит серпом по горлу погибшего — скорее ритуальный жест, чем что-либо иное — и встряхивает фонарем; отчего-то Вайдвену мерещится, что на стекле в решетчатой клетке чуть ярче вспыхнули огненные отблески.
— Плохая смерть — от гнева чужого бога, — едва слышно шепчет Сестра. И тогда Вайдвен медленно начинает осознавать в полной мере, что значит магическое пламя, окружившее Долину Милосердия ровно по периметру внешней стены.
Это значит божье чудо, вот что.
— МАГРАН МОЖЕТ ГНЕВАТЬСЯ СКОЛЬКО ЕЙ УГОДНО. — Вайдвен позволяет Эотасу произносить угодные ему слова без попыток удержать внутри рвущийся наружу свет. — ЕЙ НЕ ОСТАНОВИТЬ ГРЯДУЩИЙ РАССВЕТ. ОТКРОЙТЕ ВОРОТА, И Я ВОЙДУ В ГОРОД.
— Мой король… — Кавенхем осекается, едва встретившись взглядом со святым Сияющего Бога. В глазах пророка пылает безграничная заря, и она — вопреки удушающей вони паленого мяса, вопреки изуродованному мертвецу у их ног — все еще ярче грозного алого пламени, стиснувшего Долину Милосердия в объятиях Огненной Шлюхи. Ярче — и страшнее.
Кавенхем не отваживается спорить с глашатаем рассвета; вскоре до Вайдвена доносятся приказы соорудить таран. Может быть, колдовской огонь богини войны может без опаски плясать на каменных стенах, но дерево, из которого сделаны городские ворота, горит получше человечьей плоти.
— Церковь Вьющегося Пламени, — тихо повторяет Вайдвен, когда послушница, нараспев читая молитву Гхауну, отходит к следующему погибшему. — Нам следует чего-то опасаться?
Нет.
Почувствовав сомнения, огонек свечи вспыхивает так ярко, что Вайдвену кажется — он ослеп. И только три удара сердца спустя он понимает — это неистовый пылающий рассвет, раскинувшийся над Эорой, это первый вдох зари над руинами Сирагайт Тион, это звезда, лучи которой преодолели бесконечную тьму ледяной пустоты ради живущих на смертной земле. Я научу тебя пламени, шепчет звезда по имени Эотас. И кто-то по имени Вайдвен, приютивший ее в своей груди, вспоминает, из чего на самом деле соткан огонь Магран.
В армии Вайдвена есть несколько магов, но им велено беречь силы до настоящего сражения: глупо тратить их на ворота, которые может пробить обычный таран. Священники пробуют прожечь путь в город своей жреческой магией: когда гигантский столб света обрушивается на ворота, что-то тонко тренькает, как лопнувшая струна на старой лютне. Зачарованиям и оберегам, что укрепляли ворота, приходит конец. Но отсыревшее от весенних дождей дерево не поддается так быстро, и Кавенхем, махнув рукой, велит взяться за дело солдатам.
Долина Милосердия не собирается молча ждать, пока в город войдет вражеское войско. На первых же подошедших солдат огрызаются удивительно умело пущенные стрелы: немало дирвудцев промышляет охотой, а охотники владеют луком не хуже, чем Вайдвен — серпом. Стрелы, пущенные из охотничьих луков, не чета тем, что выпускают редсерасские лучники из своих бронебойных чудовищ, где и тетиву сумеет натянуть до конца не каждый взрослый мужчина; но когда дирвудцы понимают, что их стрелы просто чиркают по броне, не в силах пробить закаленную сталь, они берутся за ружья.
От пуль защиты нет. Колдовство бессильно против пороха. Вайдвен не может поверить своим глазам: крохотный городок посреди дирвудской глуши успешно защищается от нападения многотысячного войска!
— Требушет разбил бы ворота в щепки одним выстрелом, — мрачно говорит Кавенхем, — но нет смысла собирать требушет ради этого отребья. Мы потеряем больше времени, чем если просто позволим им потратить порох впустую. Это не боевой гарнизон, они используют свои охотничьи запасы, и скоро те подойдут к концу. Если только порох сюда не поставляет сама Магран.
— Люди, — напоминает Вайдвен. — Скольких мы потеряем, подставляясь под выстрелы?
— Немногим больше, чем потеряли бы, разбив ворота и войдя в город. — Кавенхем оборачивается к нему, и взгляд его необычайно тверд. Эрл не был молод, но Вайдвен не назвал бы его стариком; Кавенхем уже пережил отчаянное безрассудство, свойственное молодым воинам, и еще не смирился с неизбежным, как смиряются пережившие слишком много весен. Впервые Вайдвен видит его таким. — Мой король, я верен вам и владыке света, и я никогда бы не пожелал ни вашим, ни своим людям зла, но вы никогда не сражались в войне и не посылали людей на смерть. Сейчас время измеряется не жизнями солдат, а их числом. Это не одно и то же.