========== Глава 19. Новое солнце ==========
Они все равно идут слишком медленно.
От цельной пятитысячной армии остаются четыре тысячи. И от кавалерии остаются всего три сотни. Птица от Морая приносит сообщение, что к началу осени владения Норвича будут под редсерасскими флагами вплоть до самой границы — до цитадели Халгот. Вайдвену просто нужно взять Новую Ярму, и тогда даже неприступная крепость, оставшись без подкреплений с юга, задохнется в осаде.
Если бы они еще могли добраться без потерь до этой треклятой Новой Ярмы. Тысяча пехоты уходит от основного войска на юг и на запад — на запад Кавенхем отправляет и две сотни конных; люди герцога уже у Нового Хеомара. Вайдвен не может поверить — так быстро?! Не было у Эвара времени собрать армию, это Рафендр еще может поставить что-то против нападения с юга — те крохи своего войска, что он мог оттянуть с северного фронта. Унградр наверняка присоединился к властителю Норвича, одному Рафендру не под силу было бы удержать и северный, и южный фронт. Но армия Эвара? У Нового Хеомара?
— Это не армия, — морщась, бросает Сайкем на очередном совете. — Толпа необученных крестьян. Кого согнали силой, а кто пошел сам. Их гонят маршем по трое суток, и неважно, выдали им мечи или оставили родные вилы. Дирвудцы сомнут нас числом, если мы промедлим.
— Здешний люд не привык к покорности, — вполголоса напоминает Кавенхем. — После того, как Дирвуд дал отпор Аэдиру, несомненно, они уверены, что победа останется за ними и в этой войне.
Тысяча солдат и две сотни кавалерии достаются его вассалу, истовому эотасианцу, готовому без сомнений встретить смерть за своего бога. Он уводит их на запад, отправив часть пехоты на юг — задержать дирвудские подкрепления. Вайдвен не знает, вернется ли хоть кто-нибудь из них. Из них всех. Но до Новой Ярмы пути — всего ничего, за месяц основное войско доберется туда, к началу осени возьмет город… осенью падет Халгот, последний оплот Дирвуда на границе с Божественным Королевством, и объединенная армия Редсераса хлынет на юг, неся зарю на своих железных штандартах… и, может быть, встретит на своем пути крохи оставшихся, тех, кто подарил им бесценное время и спас от смертельного удара в спину, который разбил бы войско и уничтожил всякую надежду Редсераса на победу.
Но, скорее всего, найдет только мертвецов, оставленных без достойного погребения — на потеху падальщикам. Кто прочтет над ними погребальную молитву, чтобы указать Гхауну на ожидающую перерождения душу, в стране безбожников, где одно только имя Гхауна теперь приравнивается к проклятию? В Дирвуде сжигают тела побежденных во славу Магран, а разве Магран пощадит души верных Эотасу, когда те предстанут перед ней по Ту сторону?
Эотас благословляет уходящих напоследок. Вайдвен только надеется, что магия бога сможет дать им хотя бы ничтожный шанс выжить.
Эрлы держат совет — стоит ли вести армию напрямик через леса или рискнуть и сделать крюк, пройдя вдоль побережья. На севере хоть и меньше гланфатанцев, но каждый дирвудец в королевском войске готов покляться: после осквернения энгвитанских руин Святой Вайдвен стал кровным врагом каждого племени, союзного с тем, что охраняло Сирагайт Тион. Их будут ждать. И дирвудские воины, привычные к местным лесам, наверняка воспользуются своим преимуществом — великолепная редсерасская кавалерия бесполезна в лесах, защищаться придется пехоте, а обученных солдат в армии Вайдвена не так уж много, чтобы выставлять их против наемников Рафендра и Унградра.
Но если они пойдут у побережья, то с одной стороны их будет караулить море, а с другой — стена северных лесов, с юга неумолимо приближается армия герцога, и отступать, если придется отступать, будет некуда: если окажутся со стороны леса дирвудские пушки, без малого половина войска будет потеряна. Эрлы решают следовать прямому пути — через холмы и полоску леса у Новой Ярмы. Гхаун не желает помогать им предсказаниями, да и что тут предскажешь — Вайдвен хоть и не самый мудрый пророк, но и ему хватает ума понять, что потери неизбежны, какую бы дорогу они ни выбрали. Гхаун утверждает, что Новая Ярма падет в срок. Наверное, теперь этого должно быть достаточно.
Эотасов святой безнаказанно сверг избранников Воэдики и прошел невредимым сквозь пламя Магран. Может быть, Воэдике было все равно, что станет с нищей колонией, она не карала и Дирвуд за Войну Непокорности — но Магран? Бросить вызов Магран — самый простой способ оказаться Там до срока. Даже проще, чем разозлить Привратника.
После нескольких месяцев похода стук копыт и разговоры солдат становятся почти неслышимыми, как шелест деревьев или пение птиц. Вайдвен, отпустив поводья, ловит солнечный луч в ладонь. Этот прозрачный огонь, прирученный, совсем не жжется, он только греет, как эотасовы свечи, и совсем не похож на багровое пламя, пылавшее на стенах Долины Милосердия. Вайдвен все еще может держать его в руках и не бояться ожогов.
— Эотас, — негромко, чтобы не услышали солдаты, зовет он, — боги часто вступаются за смертных?
Иногда.
— Иногда?
Огонек свечи где-то внутри Вайдвена трепещет от неслышного вздоха.
Многие из моих братьев и сестер намеренно отстраняются от своих последователей. Чем ближе мы к людям, тем больше мы перенимаем от людей. Баланс возможен только при беспристрастности каждого из нас.
Вайдвен по привычке хочет пошутить, что Эотас-то уж точно самый беспристрастный из всех богов, но шутка застревает в горле, так и не родившись до конца. В сиянии огня ощутима неясная древняя горечь, которую Вайдвен никак не может понять полностью.
— Вот так, как ты, наверное, никто не вступался, — поразмыслив, говорит Вайдвен. — Иначе бы все об этом знали…
Огонек вздрагивает, заставляя его смолкнуть. Свет складывается в незнакомые, чужие узоры, похожие на звучание мертвого языка. На долю мгновения ему чудится эхо страшного удара — удара такой силы, что могла бы расколоть вековечную адру; Вайдвен вздрагивает, пропуская солнечное сияние сквозь пальцы и вцепляясь снова в поводья непонимающе прянувшей ушами лошади. Опомнившись, он пытается поймать в ладонь остатки собранного света, но поздно: сияющие капли солнца уже выскользнули из его горсти, растворились в воздухе, не оставив и следа. Вайдвен виновато гладит встревоженную Ласточку: беспокойный ей наездник достался, что уж теперь поделаешь.
Свет внутри задумчиво теплеет, переплетается лучами, перетекая из одного орнамента в другой. Эотаса редко когда что-то занимает так надолго. Он отвечает за мгновение до того, как Вайдвен решается окликнуть его:
Становится ли деяние менее праведным оттого, что было совершено ошибочно? Становится ли менее значимым — оттого, что не осталось о нем смертной памяти?
Вайдвен тяжело вздыхает. В самом деле, ему и не стоило ожидать ничего другого.
— Опять ты со своими загадками… постой, что значит — ошибочно? Ты говоришь, что это все может оказаться… ошибкой?
Любящее тепло обнимает его без тени тревоги. Эотас остается совершенно спокоен, словно завоевательный поход для него — пустяк не больше одной случайно потухшей на сквозняке свечи.
Если мы ошибемся, безмятежно говорит он, это не будет иметь никакого значения.
— Но я видел, — Вайдвен запинается, — я видел… там, в Сирагайт Тион…
Эти слова кажутся ему большим богохульством, чем восстание против Воэдики и погасший огонь Магран. Вайдвен вглядывается в зарю внутри себя с безмолвным отчаянием, не зная, как попросить прощения за свою ересь; ему приходится напомнить себе, что уже не в первый раз он хулит Эотаса, мог бы и привыкнуть за два десятка лет.
Только раньше он не считал Эотаса своим другом. Не делил с ним собственные тело и душу.
— Я видел в тебе не только свет, — все-таки выдыхает почти неслышным шепотом Вайдвен, отчего-то не в силах встретить прямо золотой взор солнца. Он глядит только на поющие отблески всех цветов огня и неба, напоенное рассветным туманом светлое зарево, застилающее его душу. Ни тени не разглядеть. — Эотас, я… я правда видел это. Я боюсь, что эта война… все, что мы творим на земле Дирвуда… делает тебя другим.