— Вы лучше меня знаете, что делать, — говорит Вайдвен. — Если вам нужно благословение Эотаса — считайте, что вы его получили.
Солнечные лучи, протянувшиеся к эрлам, подтверждают его слова. Кавенхем кивает:
— Кавалерия ждет только приказа, ваша светлость. Что бы ни ждало нас по ту сторону холма, мы будем готовы.
По ту сторону холма их ждут две тысячи солдат Унградра, в точности по словам разведчика. Всюду — знамена с красным соколом, но выше всех прочих поднят другой — огромный зеленый флаг с головой витдира. Герб Дирвуда, свободного палатината.
Унградр подготовился к встрече на славу; Вайдвен смотрит на вкопанные в землю ряды рогаток, на высокие пики пехотинцев — за пять миль разглядишь, армия похожа на ощетинившегося ежа. Обычную конницу они бы остановили, а боевых коней Редсераса в тяжелой броне — одним богам ведомо…
— Маги помогут с рогатками, — будто прочитав его мысли, говорит Сайкем. — Но вот что подготовили для нас дирвудские заклинатели, я предположить не берусь. Наши маги утверждают, что на поле нет никаких колдовских ловушек.
Он качает головой.
— Дирвудцы горды, но не безумны. Выставлять две тысячи против четырех и кавалерии на ровном поле — безумие, как бы хорошо ни были подготовлены их солдаты по сравнению с нашими. Либо Унградр в отчаянии, либо… вы уверены, что вам не нужна броня, ваша светлость?
— Если я такую броню надену, я на Ласточке не удержусь, — честно говорит Вайдвен. Свою Ласточку, не расстававшуюся с ним с самого начала похода, Вайдвен справедливо считал самой замечательной лошадью во всей Эоре, но о своих навыках конной езды рассуждал куда более трезво. Любой уроженец Редсераса с детства умеет ездить на лошадях, вот только обычно это делают без лишней сотни фунтов железа и вдали от двух тысяч дирвудцев, мечтающих насадить тебя на десять пик разом.
— Не будет же Эотас спасать вас вечно, — все-таки напоследок позволяет себе толику богохульства молодой эрл. Вайдвен, усмехнувшись, провожает его взглядом. Из Сайкема эотасианец немногим лучше, чем из самого Божественного Короля — и как только стал эрлом?..
Не удержавшись, он окликает самого Эотаса, но ответа не следует. Послеполуденный свет все так же чисто льется на позолоченное солнцем поле, словно не здесь считанные минуты спустя запоют рога и зазвенит сталь, отсчитывая новые души Привратнику. Вайдвен глядит, как Кавенхем выстраивает кавалерию, заставляя шеренги конников вытянуться вширь почти вдвое: должно быть, не доверяет магам, боится, что дирвудцы приберегли пару огненных подарков, оттого и отступает от обычного плотного строя. Может, и не зря боится… но маги почуяли бы, последние редсерасские маги-аэдирцы, у них ведь остались и свои счеты к свободному Дирвуду — с самой Войны Непокорности. Вайдвен поднимает снова взгляд на дирвудский флаг, лениво реющий над ставкой Унградра — на противоположном холме. Удобно оттуда будет лучникам поливать наступающих, но сколько стрел успеют они выпустить, если маги уберут с пути рогатки?
От Несломленных осталось две сотни. От Стальной Звезды — чуть больше сотни. Лартимор выстраивает Несломленных в первые ряды, перемешав их с простыми солдатами: для любого другого воина первая шеренга — неизбежная встреча с Гхауном, но в честном бою, без магии, стальные латы Несломленных порой спасали даже от пуль.
Вайдвену тоже пора заняться делом. Он обращается к Эотасу уже всерьез — к той части Эотаса, что всегда с ним, как негаснущая солнечная корона, и эта часть бога отзывается ему без промедления. На несколько долгих мгновений Вайдвену кажется, что северный холм охвачен пожаром, но нет, это лишь сияние душ живых… отблески пламени, вскормившего людей Дирвудского палатината и научившего их тому, что не под силу богу зари. Их и правда две тысячи, нет никаких сюрпризов… никакого подкрепления, притаившегося по ту сторону склона… всего лишь две тысячи смертных душ, пылающих тем же самым огнем, которым пылала Долина Милосердия до того, как сгорела дотла. Вайдвен чувствует их страх. Их ненависть. Их уверенность. Их гнев, их праведный гнев, раскаленный докрасна этим кровавым летом. Их жажду мести: они хотят убить его, растерзать, подвергнуть самым жестоким пыткам, разорвать его душу в клочья и скормить ненасытному чреву Магран за всё, что посмел сотворить дерзкий безумец на их родной земле.
Но все же Вайдвен обращается к ним. Так, чтобы они услышали.
— РАССВЕТ ГРЯДЕТ. ЗАРЯ УЖЕ СИЯЕТ НАД КОЛДУОТЕРОМ, И СКОРО ЕЕ СВЕТ ДОСТИГНЕТ ВСЕХ УГОЛКОВ ДИРВУДА. ЕЕ ЛУЧИ СОЖГУТ КАЖДОГО, КТО ВСТАНЕТ НА ПУТИ НОВОГО РАССВЕТА, НО Я ДАРУЮ ПОЩАДУ ВСЕМ, КТО ПРИМЕТ МОЮ МИЛОСТЬ ПО СОБСТВЕННОЙ ВОЛЕ.
Холодное Утро, шепчут солнечные лучи. Над ним не поднимался черный как смоль дым, от которого несет сгоревшей плотью так, что невозможно дышать и нутро выворачивается наизнанку. Над ним совсем иначе сияет взошедшее солнце нового дня, и лучи его милостивы.
Голос пророка затихает в людских душах медленно, словно горное эхо. В ответ ему дирвудцы поднимают еще одно знамя. Горящее — уже настоящим пламенем — лиловое знамя Редсераса.
По рядам солдат за спиной Вайдвена не проходит ни шелеста. Тишина замирает звенящей натянутой тетивой за выдох до смерти.
Такое не прощают. Ни по южную, ни по северную сторону Белого Перехода.
Вайдвен оборачивается к своим людям. Железные штандарты сверкают так ярко, словно над армией Божественного Королевства зажглись новые солнца. Или его все еще слепит сияние душ — будто он может в самом деле разглядеть что-то в этом пылающем зареве, в шаге от огнедышащего горнила рассвета.
— ПРИНЕСИТЕ ИМ ЗАРЮ, — говорит Вайдвен. — И ЕСЛИ ОНИ ПОЖЕЛАЛИ ТАК — ПУСТЬ ОНА БУДЕТ КРАСНОЙ. ЗА ЭОТАСА! ЗА ГРЯДУЩИЙ РАССВЕТ!
Наверное, кто-то кричит, когда первая шеренга всадников преодолевает половину узкой долины между гребнями двух холмов. Наверное, кто-то должен был услышать это. Вайдвен не слышит ничего, кроме оглушительного гулкого грома. Если глас Магран прозвучит хоть раз на смертной земле, он прозвучит именно так.
Гром сообщает, что они кое-что упустили из виду. А потом проходится по строю редсерасской кавалерии невидимым цепом размером с Йонни Братр.
— Пушки! Твою мать, у них пушки! — орет кто-то рядом с Вайдвеном. Теперь Вайдвен видит их тоже. Какое бы заклинание ни скрывало их прежде от чужих взглядов — даже от взглядов редсерасских магов — с первым же выстрелом оно спало. Четыре пушки, чуть в стороне от ставки Унградра на вершине холма, со всей долиной в зоне обстрела.
И теперь они превращают хваленую редсерасскую кавалерию, которую не берут стрелы и почти не берут пули, в плохое воспоминание.
Маги Божественного Королевства отвечают дирвудским взаимностью: с неестественно громким, разнесшимся по всей долине треском часть защитных укреплений дирвудцев развеивается пылью, и остатки конницы, наконец преодолев последнюю сотню футов под огнем аркебуз второй шеренги, врезаются в оскалившуюся пиками первую. У кого-то из колдунов еще хватает сил обрушить на артиллеристов огненный вал прямо с неба, но тот разбивается о волшебный щит, сотканный магом Унградра. Лорд Колдуотера позаботился о том, чтобы защитить свое самое ценное оружие; из ружья орудийный расчет не достать, а от стрел спасет магический щит — даже от бронебойных редсерасских стрел… и пока маги пытаются сделать хоть что-нибудь, пехота упрямо ползет вперед — под оглушительное рявканье пушек, по падающим телам недавних соратников, ползет по вдруг оказавшейся невыносимо широкой долине — и с каждым залпом артиллерии теряет по сотне людей.
Вайдвен видит души, медленно тающие в недостижимости Границы совсем рядом с ним. Осколки не задевают его самого: сейчас, пока он един с Эотасом, пока в его венах бьется солнечный огонь, смертное оружие не сумеет его коснуться. Вайдвен смотрит на переломанные тела в искореженных скорлупках доспехов, на мятущиеся в страхе и непонимании души, исчезающие в пустоте… и на золотые лучи, что касаются их — всех разом — и отдают им всего один приказ.