Эотас не спорит.
Подобные проявления силы требуют огромных затрат энергии. Поэтому я надеялся, что смогу обойтись без них. Ты почувствовал мой голод — это автоматическая реакция на потерю сил в таких масштабах.
— Почему тогда ты не поглотил эти души? Тех, кто погиб?
Поглощение энергии — долгий процесс, мучительный для смертных душ. Ты бы чувствовал каждое мгновение чужой агонии — или мне пришлось бы поглотить душу целиком, разрушив ее. Я не желал бы никому такой участи, но я отказываюсь причинять подобную боль и тебе.
— Но что так, что так — ты ведь поедаешь всю душу? Какая тогда разница?
Огонек свечи трепещет.
Нет, друг… я не уничтожаю души. Я поглощаю лишь часть ее внутренней силы, оставляя нетронутой память. Но подобное выцеживание энергии требует времени. Чем быстрее я поглощаю энергию, тем выше шанс повредить душу. Хрупкие или старые души могут разрушиться даже при самом осторожном обращении, но большинство можно сохранить.
— Вот оно что, — медленно тянет Вайдвен. — Но сколько еще у тебя энергии? Если тебе нужны души, я… ну, я не буду слишком рад, но если это необходимо…
Огонек светлеет и бережно обнимает его теплом, но Эотас остается непреклонен.
Пока что у меня достаточно сил. Я надеюсь, этого хватит, чтобы достигнуть нашей цели.
Вайдвен качает головой. Печаль и скорбь Эотаса сквозит в каждом его слове вопреки свету, но Вайдвен все еще не может понять причины. Он задает этот безмолвный вопрос огню внутри него, и тот затихает, подчиняясь неясной боли.
То, что ты увидел в Хель, наконец шепчет Эотас. Мои мертвые владения. Ты помнишь?
Вайдвен не думает, что смог бы забыть их, даже если бы старался изо всех сил. Черные мосты из мертвой адры, безжизненная сухая пыль под ногами и бесцветная пустота вокруг.
Я сказал тебе, что они погибли, когда я покинул мир богов. Это правда… но я сам выпил из них жизнь. Я уничтожил свои владения, чтобы вернуть себе ресурсы, затрачиваемые на их поддержание. Я поглотил все души, что ожидали там перерождения. Я выжег корни адры, чтобы ни одна душа больше не попала в мой домен, поскольку ныне в нем властвует тьма. Всю силу, что я мог собрать, я собрал перед тем, как явиться тебе.
«Раньше это место было полным жизни и света».
«Мне жаль, что ты увидел его таким».
Отчего-то Вайдвен до пронзительной пустоты внутри знает, что от душ, что поглотил Эотас в Хель, не осталось ни крохи. Единственное, чему не смог найти применения вечноголодный Гхаун, это мертвая, высушенная до последней единицы энергии пыль да мертвая адра, которая уже никогда не проснется, не засияет теплым изумрудным светом живой силы. Кто ждал перерождения во владениях Эотаса? Не такие ли, как Кавенхем, люди, в жизни и в посмертии сохранившие верность своему богу, обещавшему им перерождение, обещавшему, что они никогда не останутся в одиночестве посреди бесконечной тьмы?
— А все, кто погиб сейчас, — тихо произносит Вайдвен, — эотасианцы…
Я отказался от власти над их душами. Рано или поздно, они уйдут в Хель; рано или поздно, переродятся вновь. Колесо продолжит движение, со мной или без меня.
— Ты обещал, что им не придется… быть одним Там, — Вайдвен не может поверить в то, что слышит, но свет не лжет ему. Не может лгать. — Ты обещал помочь им!
Нет, тихо отвечает Эотас, я никогда такого не обещал. Я обещал, что я буду с тобой, Вайдвен, и я сдержу свое слово.
— Я и без тебя справлюсь! — Вайдвен крепко стискивает поводья Ласточки. — Их защити! Им ты больше нужен!
Я не могу. Если я нахожусь в Хель, мое влияние на Здешний мир чрезвычайно ограничено. Если я нахожусь Здесь, то почти не могу воздействовать на происходящее в Хель. Это не законы богов, Вайдвен… это законы мироздания, выстроенные Старым Энгвитом до моего рождения. Они удержат меня, даже если я задействую все свои привилегии. Лучи солнца касаются души Вайдвена осторожно, легко, не прошивая его светом — и даже не предлагая свой свет. Вайдвен знает, почему. Слишком много раз он отворачивался от зари в минуту разочарования, не желая принимать милость равнодушного бога, больше похожую на подачку, небрежно брошенную нищему у дороги.
Вайдвен тянется навстречу сам. Но не из желания унять боль искусственной радостью или забыться в чарующем покое; он хотел бы этого — больше всего на свете сейчас он был бы счастлив разделить с Эотасом спокойствие солнечного океана, древнего и мудрого, для которого войны мимолетны, а за каждой бедой неизменно следует светлая заря… но как он может? Как он посмел бы сейчас сбежать от боли, разделенной на всех поровну, от горя и страха, причиной которого стал он сам? Как он посмел бы прятаться за эотасовой ворожбой от судьбы, на которую он обрек весь свой народ и тех, кто поверил ему?
Вайдвен тянется навстречу солнцу, потому что знает, что за его сияющими лучами кроется боль. И знает, что никто не должен идти сквозь тьму в одиночку. Даже бог света.
Крохотный огонек, почти померкший в сосуде смертного тела, вдруг оказывается больше всей Эоры и ярче новорожденной звезды. Горячие, острые лучи пронизывают душу Вайдвена насквозь и растворяются, оставляя после себя щемящее послевкусие разделенной тоски, безмолвного рукопожатия, которым друзья говорят друг другу больше, чем самыми громкими словами.
Если бы Эотас мог, он бы не оставил в беде ни одного смертного. Он бы никогда не обрек на гибель — настоящую, безвозвратную гибель — любую душу, если бы был иной выход. Существо, которое поступило бы иначе, уже не было бы Эотасом, и Вайдвен знает это так же точно, как то, что солнце встает на востоке и заходит на западе. Просто иногда спасти всех не под силу даже богам.
Вайдвену снова чудится оглушительный удар грома — эхо, услышанное давным-давно, будто бы в прошлой жизни. Или во сне.
— Что стало с богом, который вступился за смертных?
Эотас отвечает без тени удивления, словно знал заранее, что однажды этот вопрос должен был прозвучать.
Мы убили его.
Комментарий к Глава 20. Голод
[1] Дыхание Магран - PoE-аналог греческого огня (https://pillarsofeternity.gamepedia.com/Ship_upgrades, Wyrmtongue)
========== Глава 21. Любовь безусловная ==========
Ночные сны превращаются в кошмары слишком скоро.
Вайдвен не понимает. Наверное, никто из его армии толком не понимает, почему дирвудцы все еще сопротивляются, даже после того, как безжалостная воля бога разом забрала в Хель полторы тысячи душ. Почему местные все еще решаются на обреченные на провал ночные вылазки, почему сжигают собственные поля ловушками, заряженными магией или обыкновенным порохом, почему так упрямо пытаются удержать от восхода новое солнце Эоры. Будто смертным под силу хотя бы на мгновение отдалить рассвет, уже брезжущий на горизонте.
Солдаты больше не глядят на солнце, когда молятся Эотасу. Они глядят на него — смертного, до краев переполненного богом. Они готовы убивать за него. Они готовы умереть за него. Если бы Вайдвен попросил их шагнуть вместо него в стену смертоносного пламени Магран, они сделали бы это без колебаний.
«Этого ты хотел?..»
Вайдвен так и не решается по-настоящему произнести это. Не из страха, что Эотас отвернется от него, оскорбленный недоверием или злостью — из простого осознания правды, лишающего его права на злость. Эотас не хотел этого. Никогда не хотел.
Но проще всего было заплатить за новую зарю Редсерасом, и Эотас поступил так, как учили его энгвитанские заповеди. Вайдвен спрашивает, знал ли он с самого начала, во что превратится их священная революция; Эотас отвечает — нет. Слишком много независимых переменных, слишком велика энтропия, уже в третий раз с момента их первой встречи Гхаун изменил свой выбор пути. Боги убьют тебя за это? — спрашивает Вайдвен, и Эотас говорит что-то запутанное, что-то про полномочия сторожевого таймера, про то, почему Абидон встал на пути луны, и почему богиня испытаний перековала его за это в своем пламени… попробуй заставить себя не дышать, говорит Эотас, у тебя не получится. Направив Йонни Братр к земле, мы заставили Абидона задержать дыхание. Его первичная функция заставила его сделать вдох.