Заметив неподалеку Кэтис, только окончившую отдавать приказы солдатам, Вайдвен окликнул ее:
— Где Сайкем?
Она обернулась. Ее рыжие волосы больше не сверкали под солнцем огненными бликами: вездесущий дым укрыл их тусклым налетом копоти.
— Лорд Сайкем у лекарей, мой король.
— Он выживет?
К лекарям Вайдвен, как водится, опаздывает. Но одного взгляда на тело эрла ему хватает, чтобы понять, почему целители не сумели спасти раненого: слишком много крови он потерял. Всего один неудачно пропущенный удар, прошедший меж сочленениями пластин брони, стоил Сайкему жизни. Лекарь, тоже весь в крови, тихо бормочет извинения — Вайдвен едва слышит его слова — и отходит прочь, не желая мешать прощанию.
Он бы хотел злиться, но больше не может заставить себя. Слишком много погребальных костров жгли они в последнее время. Вайдвен только думает, куда отправится теперь душа Сайкема, гордого и не доверявшего никому из богов — и переродится ли вовсе, если боги отринут его?..
Солнечный огонек оживает внутри, слабо вздрагивает, словно спрашивая позволения. Вайдвен отрешенно глядит, как солнечные лучи, пробившись сквозь щели в наполовину обрушенной крыше, неторопливо сползаются к телу погибшего, и сам — наверное, как раньше Сайкем — боится поверить отчаянно встрепенувшейся внутри надежде.
Но в этот раз — напрасно.
Сайкем судорожно закашливается, пытаясь заставить пересохшее горло вспомнить, как дышать; крепко сжимает пальцы на предплечье Вайдвена, еще едва ли осознавая, кто рядом с ним. А когда наконец откашливается до конца, то замирает, не в силах произнести ни слова.
— Как там, на Границе? — неуклюже шутит Вайдвен, но шутка получается никакая, может, от того, что улыбка на собственных губах ощущается гадко, как присохшая кровь.
— Темно, — отвечает Сайкем. — Там очень, очень темно.
У него уходит еще полминуты, чтобы отпустить наконец руку Вайдвена. Тот не возражает: должно быть, после испытанного им кошмара посмертия любой живой человек рядом бесценен. Куда делся лекарь, Хель его подери?
— А где фонарь? — спрашивает эрл, и Вайдвен совершенно теряется.
— Какой фонарь?
Сайкем, хоть и переродившийся, смотрит на него все так же — будто присягнул своему сюзерену по нелепой ошибке судьбы.
— Как у жрецов.
— А, так это же гхаунов, — теперь уже Вайдвен отвечает эрлу таким же взглядом. В самом деле, как можно не знать таких простых вещей?
— Но почему я, — тихо говорит Сайкем. — Из всех… почему я?
Теплое весеннее солнце озаряет его золотым сиянием, от которого даже въевшаяся в сердце горечь растворяется, словно ее и не было. Вайдвену вдруг всё кажется невозможно правильным, будто всё идёт так, как должно, и от этого улыбаться становится гораздо легче.
— Ты не был готов к закату. Ты еще многим принесешь свет, Ренвир Сайкем, и как никогда этот свет будет нужен живым.
Сайкем порывается спросить еще что-то, но солнце останавливает его мягким касанием-благословением сияющих лучей. Вайдвен находит это великолепным моментом, чтобы вмешаться.
— Над Новой Ярмой наш флаг, Сайкем. И ты нужен на совете. Даю тебе час — и не вздумай умереть снова!
Совет собирается даже раньше, чем истекает уговоренный час. Из троих советников только Кеодан, пожалуй, не скрывает своего изумления и благоговения перед внезапным возвращением своего соратника из мертвых; Кэтис только усмехается, словно не ожидала ничего другого, а Лартимор, кажется, уже потерял способность удивляться. Впрочем, те, кто говорил с Эотасом хоть раз, никогда не остаются прежними. Не сомневаются в светлом солнце грядущей зари, как и полагается истовым сторонникам веры, в отличие от Божественного Короля.
— Цитадель Халгот должна пасть как можно быстрее. Если мы встретим армию герцога без людей Морая, нам конец.
— Халгот снабжала Новая Ярма до самого начала осады, — возражает Кеодан, — а стены цитадели требушет не разобьет. Осада Халгота затянется надолго, и защитники крепости знают, что если они выстоят достаточное время — армия герцога успеет добраться до северной границы. Исход войны зависит от них.
— Мы можем заминировать стены цитадели, — предлагает Кэтис, — в Новой Ярме должны быть запасы взрывчатки.
— Уже проверил. Дирвудцы забрали все с собой в Хель, — сумрачно отзывается Лартимор.
Сайкем задумчиво хмурится. Вайдвен готов поклясться, что знает, что у него на уме.
Поэтому Вайдвен не ждет, пока Сайкем соберется с духом предложить отправить в очевидную ловушку собственного короля, и говорит сам:
— Я отправлюсь в Халгот.
— Это ловушка, — на всякий случай уточняет Кэтис. — Там будет что угодно, но не «дюжина простых смертных».
— Да, это я уже и сам понял, — спокойно соглашается Вайдвен. — Но если дирвудцы так хотят, чтобы я пришел в Халгот, я приду в Халгот. Они думают, что могут меня убить? Хорошо. Я готов поспорить, так думали очень многие от Холодного Утра до Новой Ярмы.
Кэтис упрямо качает головой.
— Мы не можем так рисковать. Никогда прежде дирвудцы не предпринимали ничего похожего на слухи о Халготе.
Лартимор скрещивает руки на груди.
— У нас нет выбора, — напоминает он и оборачивается к молчащему советнику. — Лорд Сайкем. Ваше слово?
Сайкем неохотно встречает взгляд солнечного пророка. Вайдвен не может понять, что творится в его душе; там хаос, подобный штормовому морю. Но Ренвир Сайкем — правитель и воин, и он смиряет бушующий шторм одной только волей, чтобы спросить:
— Мой король, есть ли что-то, способное убить вас, пока с вами владыка Эотас?
— Убить, чтобы я не воскрес ненароком? — усмехается Вайдвен, но на лице Сайкема не мелькает и тени улыбки, поэтому Вайдвен все же обращается к Эотасу. Он тянется к свету — вначале привычно и легко, затем — уже всерьез, пытаясь окликнуть старого друга, но солнечный огонек остается все так же безмолвен и недосягаем.
Поэтому Вайдвену приходится ответить самому. И он отвечает честно:
— Я не знаю.
— В другое время я бы никогда не пошел на это, — тяжело говорит Сайкем, — но у нас нет выбора. Постарайтесь оставить от Халгота хотя бы донжон, мой король, нам еще пригодится эта крепость. Сколько солдат вам потребуется?
Вайдвен пожимает плечами.
— Несколько сотен, на случай… если там будет не дюжина простых смертных.
— Я отправлюсь с вами, — резко говорит Кэтис. Вайдвен пытается было возразить, но его останавливает давнее воспоминание, прошившее память насквозь золотым солнечным лучом.
«И ты посмеешь?..»
— Хорошо, — кивает Вайдвен. — Подготовьте город к обороне, насколько это возможно. Если я опоздаю, нам придется встречать армию Эвара под Новой Ярмой. Кэтис — будут ли люди готовы выступить на рассвете?
Та коротко, по-военному склоняет голову.
— Будут готовы пойти за вами хоть в Хель, мой король.
Вайдвен на самом деле и не сомневался в ответе.
Он завершает совет, не тратя лишнего времени: на Новую Ярму уже опускается закат, а эрлы разберутся с обороной города гораздо быстрее, если им не будет мешать ничего не понимающий в военном деле крестьянин. Уже шагая прочь, он ощущает теплое касание остывающих к сумеркам солнечных лучей, и улыбается:
— Что-то ты припозднился.
Эотас не отвечает ему словами, но его незримое присутствие наполняет Вайдвена неясной уверенностью. Он пытается вспомнить ощущение, так явно и так отчетливо явившееся ему тогда, рядом с вернувшимся из тьмы Границы Сайкемом — чувство, как будто зародившееся не в его смертной душе, а в солнечном сердце света.
— У нас все получится? — на всякий случай спрашивает Вайдвен, и свет отвечает ему именно этим чувством — всё идёт так, как должно.
И от этого улыбаться заходящему солнцу становится гораздо легче.
========== Глава 23. Молот Бога ==========
Несколько десятков миль — Вайдвену с его быстроногой Ласточкой хватило бы одного дня, чтобы добраться до Халгота, но от славной кавалерии Редсераса остались только воспоминания. На закате второго дня Вайдвен и полторы сотни пехоты едва могут различить очертания цитадели в прозрачно-осеннем предсумеречном мареве. Халгот, ревностно стерегущий проход между Редсерасом и Дирвудом, с места стоянки кажется крохотным, как детская игрушка, выточенная искусным мастером.