Хранитель молчит несколько долгих секунд.
— Знаешь, святой Вайдвен… больше всего я изумлен, что ты не лжешь ни единым словом, — медленно произносит он. — Лучше бы ты, конечно, наврал мне про религию. Эдер прикончит меня, если я ему вот это перескажу.
— Ты Эдеру лучше другое скажи, — мудро советует Вайдвен. — Раз уж ему все равно придется свидеться с Эотасом рано или поздно, пусть заканчивает вопрошать мертвецов и поговорит наконец с собственным богом начистоту. Сам ведь наверняка понимает, что дело не в Водене.
— А может, и не в Эотасе, — едва слышно добавляет лорд Каэд Нуа. Вайдвен усмехается.
— Теперь уже ты заговорил о религии, Хранитель?
Призрачный образ Хранителя обреченно блекнет.
— Не знаю, сколько Эотас перенял от тебя, но, на мой взгляд, ты перенял от него слишком много.
На Границе не получается считать дни. Другие духи сторонятся Вайдвена — и после слов Хранителя ему становится ясно, почему. Другие духи — живые, в них человеческие радости и человеческое горе. Душа Вайдвена — переломанный каркас, внутри которого клокочет неизбывное пламя Молота Бога.
И пепел. На Границе идет нескончаемый дождь из пепла. Снегопад из пепла. Он еще не обрел прежней силы слепящей вьюги, но с каждым мгновением в Вайдвене остается все меньше света, и с каждым мгновением пепел подступает ближе. Вайдвен пробует укрыться в адровом фонаре, но подобное вместилище душ призвано вести мертвых сквозь тьму, а не исцелять духовные раны. Ни молитвы Зоти, ни умения Хранителя не помогают ему. Когда свет Эотаса иссякнет до конца, душа Вайдвена распадется на осколки и растает во тьме Границы.
— Я спросил у Зоти про Утренний Совет, — однажды говорит ему лорд Каэд Нуа. — В Совете заседают пятеро эрлов: Сайкем, Ивиин, Морай, Келгорром и Маэрен. Все, кроме Келгоррома, ветераны Войны Святого.
Вайдвен пытается проследить путь солнечного луча, уходящего в глубины памяти, но пепельный снегопад обжигает его холодом Белой Пустоты, отталкивает прочь в темноту. Вайдвен блуждает среди витражей, опечатанных золой, не в силах больше различить в них ни лиц, ни имен.
— Спасибо, — отвечает Вайдвен. — Я не знаю этих людей, но все равно — спасибо.
— Сайкем был твоим советником, — недоверчиво произносит Хранитель. — Он прошел с тобой весь Дирвуд.
— Наверное, жалел все время, что выбрал себе такого сюзерена. — Шутка дается с трудом, и лорд Каэд Нуа не отвечает на нее даже теплым сиянием слабой улыбки. Вайдвен разглядывает с любопытством попавшийся под отраженный луч света осколок другой части памяти — еще яркий, детальный, не обесцвеченный пеплом. — В прошлый раз ты рассказывал о Наследии, но так и не закончил… чем закончилось дело с пусторожденными? Если за всем этим стояла Воэдика, наверняка должны были начаться новые Чистки…
Дух Хранителя мерцает тревожными огнями вины и сомнений. Вайдвен уже перестал обращать на них внимание: в такое время куда сложнее отыскать души, не терзающиеся виной и сомнениями.
— После того, как пусторожденные перестали появляться, в Дирвуде стало спокойней, — наконец отвечает Хранитель. — Многие сочли, что боги смилостивились над ними. О причастности Воэдики к Наследию, как и об истинной природе богов, почти никому не известно.
Вайдвен едва удерживает внутри горячо вспыхнувшее пламя.
— Тебе не поверили? Но ты ведь Хранитель, и в Дирвуде немало сайферов помимо Данрид Роу, такие доказательства нелегко…
— Я солгал.
Пепел медленно кружится в темноте. Мерное сияние адровых жил окрашивает его огнистым оттенком остывающих углей.
— Ты все правильно сказал, святой Вайдвен. Мы не хотели новой смуты и новых Чисток. Оболганное имя Эотаса казалось мне приемлемой ценой за сотни человеческих жизней. За истину, что нам открылась, начались бы войны куда более кровопролитные, чем твой священный поход. Могущество Старого Энгвита… какой владыка отказался бы от подобного?
Вайдвен качает головой. Сквозь лихорадочное мерцание маяка души Хранителя он все еще может разглядеть тень.
— Ты боялся хаоса, а не крови. Кровь проливают все так же, иначе эотасианцам не приходилось бы скрываться и придумывать тайные общества, чтобы выживать на родной земле. Ты боялся хаоса так же, как боялась его Воэдика. — Вайдвен усмехается, не в силах скрыть горечь. — Забавно… вы, дирвудцы, чествуете Дюжину как величайших героев, а сами так и не поняли, что такое на самом деле — Дюжина.
Лиловое пламя, мятущееся в душе Хранителя Каэд Нуа, взметается сверкающим столпом.
— Не тебе судить. Ты так удобно сгорел в своем Молоте Бога, Святой Вайдвен-мученик, ты остался для всех героем не хуже Дюжины, но ни Дюжине, ни тебе не пришлось нести ответственность за всё, что вы сотворили. Даже твой пресветлый бог сбежал, и ничто не заставило его вмешаться — ни Чистки, ни Наследие, ни обезумевший Таос. Всё это досталось нам. Тебе больно слышать о том, что стало с твоей страной? Но ведь не тебе пришлось казнить невиновных, чтобы удержать власть во время голода, не тебе приходится ежедневно возносить хвалу мертвому безумцу, ожидая возвращения равнодушного бога! Куда проще было развеяться сверкающим пеплом над Эвон Девр, не оставив ни ответов, ни помощи.
— Тогда отчего ты боишься смотреть в мою душу? — только и спрашивает Вайдвен. — Отчего всё не хочешь сказать, чьим именем вы назвали это Наследие?
Маяк вспыхивает сотней жарких искр, но в ответ не звучит ни слова, ни всполоха. Вайдвен отворачивается от Хранителя и от сонма лиловых огоньков, кружащихся у далекого адрового фонаря, и глядит в темноту, туда, куда уводят извилистые линии света, проложенные по дну океана.
— Когда Колесо рухнет, тебе больше некого будет судить, Инквизитор. В мире будет столько хаоса, что смертные не решатся произносить наши имена иначе как самые страшные из проклятий. Мы готовы за это платить, вот только уже нечем. Когда я поднимался на Эвон Девр, я не хотел умирать. Но еще больше я не хотел умирать напрасно.
Он чувствует искреннее изумление — холодную морскую волну — ярче, чем страх. Но лорд Каэд Нуа овладевает собой прежде, чем дает волю страху и изумлению.
— Ты думаешь, что Эотаса не остановить.
Пламя в душе Вайдвена отвечает ему задумчивым искристым всплеском.
— Богам? Нет. Смертным? Возможно.
— С каких пор смертные стали сильнее богов? — усмехнувшись, спрашивает Хранитель.
— С Эвон Девра, — говорит Вайдвен.
***
Они всё-таки добираются до Укайзо. Вайдвен почти не слышит, когда лорд Каэд Нуа говорит ему об этом — даже сила Хранителя уже едва позволяет тому проникнуть за завесу пепельной вьюги. Ледяной ветер хлещет его наотмашь, острый, как плеть палача. Вайдвен упрямо отмахивается от ветра, неумело пытается заслониться, бредет по темноте — за шагом шаг. Глубоко под ним в земле Укайзо поют огнистые жилы адры, сплетающиеся в огромный узел на забытом смертными острове, но Вайдвен уже не может их разглядеть.
Наверное, на Укайзо очень красиво. Тут же всё из адры, высокие башни, древние механизмы, величественные стражи. Всё, наверное, сияет неземными цветами — Вайдвен бы сейчас мог оценить их по-настоящему, уже не будучи скованным ограничениями смертного тела. Но он не видит ничего. Он идёт туда, куда манит его несмолкающий зов — зов, что становился всё громче с каждой минутой, с каждой каплей потерянного света.