Она бегала за книжкой не больше пяти минут. Никак не больше. А когда вернулась, Юрьев уже был с головой накрыт простыней. «Не нужен ему твой Маяковский…» Обозленный парень лежал рядом с ним. Всегда отвертывался к стенке, когда она читала.
Алешина палата. Четыре койки. Тогда стояло семь. Парень спит на его кровати. Чуть-чуть похож на Алешу. Нет, совсем не похож. Нет…
— Вы кого ищите?
— Никого. Я сейчас уйду.
Как странно улыбается этот человек. Что он на меня так смотрит? Смотрит и улыбается.
— «Синенький скромный платочек…» Зося!
— Вы… меня знаете?
— Зося-певунья… Ну подойди, подойди… Давай в шашки сыграем.
— Снигирев! — крикнула Зося Михайловна, пролетела через всю палату и схватила за руки пожилого человека. Она трясла эти руки, смотрела в широкое улыбающееся лицо и твердила:
— Снигирев. Снигирев… Как ты оказался здесь?
— Вернулся после войны. Женился.
— На Майке?
— На Майке.
— А где она?
— Да тут живет. Зоотехником в колхозе работает. А я бригадиром. Шестерых мальчиков мы с ней народили. Ты сядь.
— Не захотела Майка медициной заниматься?
— Не захотела. Насмотрелась за войну, намучилась. Не захотела. Ты зайдешь к ней?
— Зайду.
— Надолго к нам?
— Нет. Сегодня обратно.
— Ты все же зайди. Я бы тоже с вами посидел, да нельзя мне. Вчера только операцию сделали, велели недвижимо лежать.
— Поправляйся. Пойду я.
Снигирев удержал ее за руку.
— Посиди. Вспомни. Я не буду мешать. Вон на той койке он лежал.
— Ты слышал, что…
— Тетка Даша говорила. Даже письмо твое читала, которое ты из Крыма прислала. Хороший был парень Алешка. Ну, ну, не надо… Как живешь-то? Работаешь кем?
— Геологом.
— Вот как. Песни поешь по-прежнему?
— Нет. Не пою.
— Что ж так?
— Не поется.
— И на пианино не играешь?
— Не играю.
— Зря. Талант у тебя был.
— Да ну, какой там талант… Пойду я, Ваня. До свиданья.
— До свиданья, Зося. К Майке-то зайди, не забудь!
— Повидаюсь обязательно.
7
Тетка Даша устроила настоящий пир. Всю редиску в огороде повыдергала, горшок сметаны достала из погреба, шаньги на трех тарелках поставила на белую скатерть. На плите грибы жарились — это уж Майка грибы принесла, ребята сегодня насобирали: как знали, что гости приедут.
— Ты вовсе и не постарела, Майка, — говорила Зося Михайловна, оглядывая бывшую медсестру, — все такая же.
— Когда стареть-то? — смеялась Майка, показывая широкие плотные зубы. — Некогда. Семь мужиков, а я одна. И помереть некогда будет.
— Ну, угодила ты мне, — в который раз повторяла тетка Даша. — Уж так угодила ты мне этой кофточкой! И ведь в самый раз пришлась. Тут нипочем такую кофточку не купишь.
— Носи на здоровье, тетя Даша.
В маленький домик набилось полно народу, все больше — пожилые женщины. Они целовались с Зосей Михайловной, расспрашивали ее и рассказывали о себе: у кого сколько детей, и как живут, и кто из знакомых уехал, и кто умер.
Лариса задержалась в больнице — делала срочную операцию, и тетка Даша все сокрушалась, что ее нет:
— Ах ты беда, Лорочка-то занята.
За столом пили водку. Катя не хотела пить, но тетка Даша ее уговорила:
— Ты выпей, дочушка, выпей с нами. Выпей да послушай. Ты того не переживешь, что мы испытали.
— За встречу, Зося! — подняв стопку с водкой, громко сказала Майка.
Катя принялась есть редиску со сметаной. Она пыталась слушать, о чем говорят за столом, но в голове у нее шумело, и она не могла уловить связного разговора, а может, его и не было, только отдельные фразы беспорядочно долетали до Кати.
— Гриша-то Пронский, помнишь, белокурый такой? Профессором стал.
— Да ну? Профессором?
— Профессором. По горному делу.
— Про Виктора Бородулина не знаете?
— Под Берлином Виктор Бородулин погиб.
— Зося, а Корнилов-то, с твоим Алексеем в одной палате лежал…
— Помню. Что он?
— Стихи пишет. Ларисе книжку прислал со своим портретом. С лысиной на портрете-то.
— Выпьем, женщины. Давайте за вдов выпьем, чьи мужья головы сложили за Родину. Сколько тут вдов сидит?
— Зося.
— Дарья Ивановна.
— Мариша.
— Зину-то забыли?
— Зина теперь мужняя жена.
— Все равно горе пережила, первую любовь потеряла.
— Будьте здоровы, женщины.
— Выпей, дочушка, выпей с нами…