— Вы уверены, что оно не направлено против нас?
— Против нас! С какой стати?
— Гм! Припомните-ка, что они говорили: «Я узнал его слугу», — сказал один; это вполне может относиться ко мне.
— Дальше?
— «Он должен быть сейчас в Нуази или приехать туда сегодня вечером», — это тоже вполне может относиться к нам.
— Еще что?
— Еще принц сказал: «Будьте внимательны: он, по всей вероятности, будет переодет», — это уж, мне кажется, не оставляет никаких сомнении, потому что вы не в форме офицера мушкетеров, а одеты как простой всадник. Ну-ка, что вы на это скажете?
— Увы, мой милый Планше, — сказал д’Артаньян со вздохом, — к несчастью, для меня миновала пора, когда принцы искали случая убить меня.
Ах, славное то было время! Будь покоен, мы вовсе не нужны этим людям.
— Уверены ли вы, сударь?
— Ручаюсь.
— Ну, так ладно; тогда нечего и говорить об этом.
И Планше снова поехал позади д’Артаньяна с тем великим доверием, которое он всегда питал к своему господину и которое ничуть не ослабело за пятнадцать лет разлуки.
Они проехали около мили.
К концу этой мили Планше снова поравнялся с д’Артаньяном.
— Сударь, — сказал он.
— Ну? — отозвался тот.
— Поглядите-ка, сударь, в ту сторону; не кажется ли вам, что там, в темноте, двигаются тени? Прислушайтесь: по-моему, слышен лошадиный топот.
— Не может быть, — сказал д’Артаньян, — земля размокла от дождя; но после твоих слов мне тоже кажется, что я что-то вижу. — И он остановился, вглядываясь и прислушиваясь.
Если не слышно топота лошадей, то, по крайней мере, слышно их ржанье. Слышите?
Действительно, откуда-то из тьмы до слуха д’Артаньяна донеслось отдаленное лошадиное ржанье.
— Наши молодцы выступили в поход, — сказал он, — до нас это не касается. Едем дальше.
Они продолжали свой путь.
Через полчаса они достигли первых домов Нуази. Было около половины девятого, а то и все девять часов вечера.
По деревенскому обычаю, все уже спали: в деревне не светилось ни одного огонька.
Д’Артаньян и Планше продолжали свой путь.
По обеим сторонам дороги на темно-сером фоне неба выделялись еще более темные уступы крыш. Время от времени за воротами раздавался лай разбуженной собаки, или встревоженная кошка стремительно кидалась с середины улицы и пряталась в куче хвороста, откуда виднелись только ее испуганные глаза, горящие, как карбункулы. Казалось, кошки были единственными живыми существами, обитавшими в деревне.
Посреди селения, на главной площади, темной массой возвышалось большое здание, отделенное от других строений двумя переулками. Огромные липы протягивали к его фасаду свои сухие руки. Д’Артаньян внимательно осмотрел здание.
— Это, — сказал он Планше, — должно быть, замок архиепископа, где живет красавица де Лонгвиль.
— Но где же монастырь?
— Монастырь в конце деревни, я его знаю.
— Так скачи туда, — сказал д’Артаньян, — пока я подтяну подпругу у лошади; посмотри, нет ли у иезуитов света в каком-нибудь окне, а потом возвращайся ко мне.
Планше повиновался и исчез в темноте, между тем как д’Артаньян, спешившись, стал подтягивать, как и сказал, подпругу.
Через пять минут Планше вернулся.
— Сударь, свет есть только в одном окне, выходящем в поле.
— Гм! — сказал д’Артаньян. — Будь я фрондер, я бы постучался сюда и наверняка нашел бы покойный ночлег; будь я монах, я бы постучался туда и, наверное, получил бы отличный ужин; а мы, очень возможно, заночуем на сырой земле, между замком и монастырем, умирая от жажды и голода.
— Да, как знаменитый Буриданов осел, — прибавил Планше. — А все же не постучаться ли?
— Ш-ш! — сказал д’Артаньян. — Единственный огонек в окне и тот потух.
— Слышите? — сказал Планше.
— В самом деле, что это за шум?
Послышался гул, как от надвигающегося урагана.
В ту же минуту из двух переулков, прилегающих к дому, вылетели два отряда всадников, человек в десять каждый, и, сомкнувшись, окружили д’Артаньяна и Планше со всех сторон.
— Ого! — сказал д’Артаньян, обнажая шпагу и прячась за лошадь. Планше проделал тот же маневр. — Неужели твоя правда и они впрямь добираются до нас?
— Ого! — сказал д’Артаньян, обнажая шпагу и прячась за лошадь. Планше проделал тот же маневр.
— Вот он! Попался! — закричали всадники и бросились с обнаженными шпагами на д’Артаньяна.
— Не упустите! — раздался громкий голос.
— Нет, монсеньер! Будьте покойны.
Д’Артаньян решил, что пора заговорить и ему.
— Эй, слушайте, — сказал он со своим гасконским акцентом, — чего вы хотите? Что вам надо?
— Узнаешь сейчас! — заревели всадники хором.
— Стойте! Стойте! — закричал тот, которого назвали монсеньером. — Стойте, говорят вам, это не его голос!
— То-то! — сказал д’Артаньян. — Что тут, в Нуази, все перебесились, что ли? Но берегитесь, предупреждаю вас; первому, кто приблизится на длину моей шпаги, — а она у меня длинная, — я распорю брюхо.
Предводитель подъехал к нему.
— Что вы тут делаете? — спросил он надменным голосом, привыкшим повелевать.
— А вы? — спросил д’Артаньян.
— Повежливее, не то вас проучат как следует! Если я вам себя и не называю, то все же требую, чтобы вы были почтительны к моему сану.
— Вы боитесь назвать себя, потому что командуете разбойничьей шайкой, — сказал д’Артаньян, — но мне, мирно путешествующему со своим лакеем, нет никаких причин скрывать свое имя.
— Ладно, ладно! Кто вы?
— Я назову вам себя, чтобы вы знали, где найти меня, сударь, принц или монсеньер, как вас там зовут, — ответил гасконец, не желавший, чтоб думали, будто он испугался угрозы. — Знаете вы д’Артаньяна?
— Лейтенанта королевских мушкетеров? — спросил голос.
— Этого самого!
— Конечно, знаю.
— Ну так вы, верно, слышали, что у него крепкая рука и острая шпага?
— Вы господин д’Артаньян?
— Я!
— Значит вы приехали сюда защищать его?
— Его… Кого его?..
— Того, кого мы ищем.
— Я думал попасть в Нуази, а попал, кажется, в царство загадок, — сказал д’Артаньян.
— Отвечайте же, — сказал тот же надменный голос, — вы его ожидали здесь под окнами? Вы приехали в Нуази, чтобы защищать его?
— Я никого не жду, — сказал д’Артаньян, начиная терять терпение, — и никого не собираюсь защищать, кроме самого себя; но уж себя-то, предупреждаю вас, буду защищать не шутя.
— Хорошо, — сказал голос, — ступайте отсюда, очистите нам место.
— Уйти отсюда? — сказал д’Артаньян, планы которого нарушались этим приказанием. — Не так-то это легко, я изнемогаю от усталости, и моя лошадь тоже; разве что вы предложите мне ужин и ночлег поблизости.
— Мошенник!
— Эй, сударь, осторожнее в выражениях, прошу вас, потому что если вы скажете еще словечко в этом роде, то, будь вы маркиз, герцог, принц или король, я вам вколочу ваши слова обратно в глотку, слышите!
— Ну, ну, — сказал предводитель, — невозможно ошибиться, сразу слышно, что говорит гасконец и, значит, не тот, кого мы ищем. На этот раз не удалось! Едем! Мы с вами еще встретимся, господин д’Артаньян, — заключил предводитель, возвышая голос.
— Да, но уже не при таких удобных для вас обстоятельствах, — сказал насмешливо гасконец. — Быть может, это будет среди белого дня и вы будете один.
— Ладно, ладно! — сказал голос. — В дорогу, господа!
И отряд всадников, ворча и ругаясь, исчез в темноте, повернув в сторону Парижа.
Д’Артаньян и Планше стояли еще некоторое время настороже; но так как шум все удалялся, они вложили шпаги в ножны.
— Видишь, дурень, — спокойно обратился д’Артаньян к Планше, — они вовсе не до нас добирались.
— А до кого же тогда? — спросил Планше.
— Ей-ей, не знаю! Да и какое мне дело? У меня другая забота: попасть в монастырь к иезуитам. Ну, на коней, и постучимся к ним! Будь что будет, не съедят же они нас, черт побери!
И д’Артаньян вскочил в седло.
Планше только что сделал то же самое, как вдруг j на круп его лошади свалилась неожиданная тяжесть, от которой лошадь даже присела на задние ноги.
— Эй, сударь, — закричал Планше, — сзади меня человек сидит.
Д’Артаньян обернулся и в самом деле увидал на лошади Планше две человеческие фигуры.
— Нас сам черт преследует! — воскликнул он, обнажая шпагу и собираясь напасть на новоприбывшего.
— Нет, милый д’Артаньян, — ответил тот, — это не черт, это я, Арамис. Скачи галопом, Планше, и в конце деревни сверни влево.
Планше с Арамисом за спиной поскакал вперед, и д’Артаньян последовал за ними, начиная думать, что все это фантастический и бессвязный сон.