Королева стояла в гостиной, бледная от гнева; однако она так хорошо владела собой, что можно было подумать, будто она не испытывает никакого волнения. Позади нее стояли Коменж, Вилькье и Гито, а дальше — придворные, мужчины и дамы.
Королева слушала канцлера Сегье, того самого, который двадцать лет тому назад столь жестоко ее преследовал. Он рассказывал, как его карету разбили и как он сам, спасаясь от преследователей, бросился в дом господина О., в который тотчас же ворвались бунтовщики и принялись там все громить и грабить. К счастью, ему удалось пробраться в маленькую каморку, дверь которой была скрыта под обоями, и какая-то старая женщина заперла его там вместе с его братом, епископом Мо. Опасность была велика, из каморки он слышал угрозы приближающихся бунтовщиков, и, думая, что пробил его последний час, он стал исповедоваться перед братом, готовясь к смерти, на случай, если их убежище откроют. Но, к счастью, этого не случилось: толпа, думая, что он выбежал через другую дверь на улицу, покинула дом, и ему удалось свободно выйти. Тогда он переоделся в платье маркиза О. и вышел из дома, перешагнув через трупы полицейского офицера и двух гвардейцев, защищавших входную дверь.
В середине рассказа вошел Мазарини и, неслышно подойдя к королеве, стал слушать вместе с другими.
— Ну, — сказала королева, когда, канцлер кончил свой рассказ, — что вы думаете об этом?
— Я думаю, ваше величество, что дело очень серьезно.
— Какой вы мне дали бы совет?
— Я дал бы вам совет, ваше величество, только не осмеливаюсь.
— Осмельтесь, — возразила королева с горькой усмешкой. — Когда-то, при других обстоятельствах, вы были гораздо смелее.
Канцлер покраснел и пробормотал что-то.
— Оставим прошлое и вернемся к настоящему, — добавила королева. — Какой совет вы хотели мне дать?
— Мой совет, — отвечал канцлер нерешительно, — выпустить Бруселя.
Королева побледнела еще больше, и лицо ее исказилось.
— Выпустить Бруселя? — воскликнула она. — Никогда!
В эту минуту в соседней зале раздались шаги, и на пороге гостиной, без доклада, появился маршал де Ла Мельере.
— А, маршал! — радостно воскликнула Анна Австрийская. — Надеюсь, вы образумили этот сброд?
— Ваше величество, — отвечал маршал, — я потерял троих людей у Нового моста, четверых у Рынка, шестерых на углу улицы Сухого Дерева и двоих у дверей вашего дворца, итого пятнадцать. Кроме того, я привел с собой десять — двенадцать человек ранеными. Моя шляпа осталась бог весть где, сорванная пулей; по всей вероятности, я остался бы там же, где моя шляпа, если бы господин коадъютор не подоспел ко мне на выручку.
— Да, — промолвила королева, — я бы очень удивилась, если бы эта кривоногая такса не оказалась во всем этом замешана.
— Ваше величество, — возразил де Ла Мельере с улыбкой, — не говорите при мне о нем плохо; я слишком хорошо помню услугу, которую он мне оказал.
— Отлично, — сказала королева, — будьте ему благодарны, сколько вам угодно, но меня это ни к чему не обязывает. Вы целы и невредимы, а это все, что мне надо, вы вернулись, и теперь вы тем более желанный гость.
— Это так, ваше величество, но я вернулся под тем условием, что передам вам требования народа.
— Требования! — сказала Анна Австрийская, нахмурив брови. — О господин маршал, вы, вероятно, находились в очень большой опасности, если взяли на себя такое странное поручение!
Эти слова были сказаны с иронией, которая не ускользнула от маршала.
— Простите, ваше величество, — отвечал он, — я не адвокат, а человек военный, и потому, быть может, выбираю не те выражения; я должен был сказать, «желание» народа, а не «требования». Что же касается замечания, которым вы удостоили меня, то, по-видимому, вы желали сказать, что я испугался.
Королева улыбнулась.
— Да, признаюсь, ваше величество, я боялся, и это случилось со мной лишь третий раз в жизни, а между тем я участвовал в двенадцати больших боях и не помню уж в скольких схватках и стычках. Да, я испытал страх, и мне не так страшно даже в присутствии вашего величества, невзирая на вашу грозную улыбку, как перед всеми этими чертями, которые проводили меня до самых дверей и которые бог весть откуда взялись.
— Браво, — прошептал д’Артаньян на ухо Портосу, — хорошо сказано.
— Итак, — сказала королева, кусая губы, между тем как окружающие с удивлением переглядывались, — в чем же состоит желание моего народа.