На этот раз даже не было прибавлено: «до свидания».
Д’Артаньян пытался припомнить события: он отправился на поединок, встретил там указанного противника, имени которого он так и не узнал, ловко проткнул ему шпагой руку и подошел к Арамису, который, окончив уже свое дело, вышел к нему навстречу из-под третьего фонаря.
— Готово, — сказал Арамис. — Кажется, я убил наглеца. Ну, милый друг, если вам встретится надобность во мне, вы знаете — я вам всецело предан.
И, пожав ему руку, Арамис исчез под аркой.
Выходило, что д’Артаньян знал о местопребывании Арамиса столько же, сколько и о местопребывании Атоса и Портоса, и дело начинало казаться ему очень затруднительным, как вдруг ему послышалось, будто в его комнате разбили стекло.
Он сейчас же вспомнил о своем мешке и бросился к шкафчику. Он не ошибся: в ту минуту, как он входил в комнату, какой-то человек влезал в окно.
— А, негодяй! — закричал д’Артаньян, приняв его за вора и хватаясь за шпагу.
— Сударь! — взмолился этот человек. — Ради бога, вложите шпагу в ножны и не убивайте меня, не выслушав. Я не вор, вовсе нет! Я честный и зажиточный буржуа, у меня собственный дом. Меня зовут… Ай! Может ли быть? Нет, я не ошибаюсь, вы господин д’Артаньян.
— Это ты, Планше? — вскричал лейтенант.
— К вашим услугам, — ответил Планше, сияя, — если только я еще гожусь.
— Может быть, — сказал д’Артаньян. — Но какого черта ты лазишь в семь часов утра по крышам, да еще в январе месяце?
— Сударь, — сказал Планше, — надо вам знать… хотя, в сущности, вам, пожалуй, этого и знать не надо.
— Что такое? — переспросил д’Артаньян. — Но сперва прикрой окно полотенцем и задерни занавеску.
Планше повиновался.
— Ну, говори же! — сказал д’Артаньян, когда тот исполнил приказание.
— Сударь, скажите прежде всего, — спросил осторожно Планше, — в каких вы отношениях с господином де Рошфором?
— В превосходных! Еще бы! Он теперь один из моих лучших друзей!
— А! Ну тем лучше!
— Но что общего имеет Рошфор с подобным способом входить в комнату?
— Видите ли, сударь… Прежде всего нужно вам сказать, что господин де Рошфор в…
Планше замялся.
— Черт возьми, — сказал д’Артаньян. — Я отлично знаю, что он в Бастилии.
— То есть он был там, — ответил Планше.
— Как так был? — вскричал д’Артаньян. — Неужели ему посчастливилось бежать?
— Ах, сударь, — вскричал, в свою очередь, Планше, — если это, по-вашему, счастье, то все обстоит благополучно! В таком случае нужно вам сказать, что вчера, по-видимому, за господином де Рошфором присылали в Бастилию…
— Черт! Я это отлично знаю, потому что сам ездил за ним.
— Но, на его счастье, не вы отвозили его обратно; потому что, если бы я узнал вас среди конвойных, то поверьте, сударь, что я слишком уважаю вас, чтобы…
— Да кончай же, скотина! Что такое случилось?
— А вот что. Случилось, что на Скобяной улице, когда карета господина де Рошфора пробиралась сквозь толпу народа и конвойные разгоняли граждан, поднялся ропот, арестант подумал, что настал удобный момент, сказал свое имя и стал звать на помощь. Я был тут же, услышал имя графа де Рошфора, вспомнил, что он сделал меня сержантом Пьемонтского полка, и закричал, что этот узник — друг герцога Бофора. Тут все сбежались, остановили лошадей, оттеснили конвой. Я успел отворить дверцу, Рошфор выскочил из кареты и скрылся в толпе. К несчастью, в эту минуту проходил патруль, присоединился к конвойным, и они бросились на нас. Я отступил к Тиктонской улице, они за мной, я вбежал в соседний дом, его оцепили, обыскали, но напрасно — я нашел в пятом этаже одну сочувствующую нам особу, которая спрятала меня под двумя матрацами. Я всю ночь или около того оставался в своем тайнике и, подумав, что вечером могут возобновить поиски, на рассвете спустился по водосточной трубе, чтобы отыскать сначала вход, а потом и выход в каком-нибудь доме, который бы не был оцеплен. Вот моя история, и, честное слово, сударь, я буду в отчаянии, если она вам не по вкусу.
— Нет, напротив, — сказал д’Артаньян, — право же, я очень рад, что Рошфор на свободе. Но ты понимаешь, что, попадись ты теперь в руки королевских солдат, тебя без пощады повесят?
— Как не понимать? Черт возьми! — воскликнул Планше. — Именно это меня и беспокоит, и вот почему я так обрадовался, что нашел вас; ведь если вы захотите меня спрятать, то никто этого не сделает лучше вашего.
— Да, — сказал д’Артаньян. — Я, пожалуй, не против, хоть и рискую ни много ни мало, как моим чином, если только дознаются, что я укрываю мятежника.
— Ах, сударь, вы же знаете, что я рискнул бы для вас жизнью.
— Ты можешь даже прибавить, что не раз рисковал ею, Планше. Я забываю только то, что хочу забыть. Ну а об этом я хочу помнить. Садись же и ешь спокойно: я вижу, ты весьма выразительно поглядываешь на остатки моего ужина.
— Да, сударь, потому что буфет соседки оказался небогат сытными вещами, и я с полудня съел всего лишь кусок хлеба с вареньем. Хоть я и не презираю сладостей, когда они подаются вовремя и к месту, ужин показался мне все же чересчур легким.
— Бедняга! — сказал д’Артаньян. — Ну, ешь, ешь!
— Ах, сударь, вы мне вторично спасаете жизнь.
Планше уселся за стол и принялся уписывать за обе щеки, как в доброе старое время, на улице Могильщиков.
Д’Артаньян прохаживался взад и вперед по комнате, придумывая, какую бы пользу можно было извлечь из Планше в данных обстоятельствах. Тем временем Планше добросовестно трудился, чтобы наверстать упущенное время.
Наконец он испустил тот удовлетворенный вздох голодного человека, который свидетельствует, что, заложив прочный фундамент, он собирается сделать маленькую передышку.
— Ну, — сказал д’Артаньян, полагавший, что настало время приступить к допросу, — начнем по порядку: известно ли тебе, где Атос?
— Нет, сударь, — ответил Планше.
— Черт! Известно ли тебе, где Портос?
— Тоже нет.
— Черт! Черт! А Арамис?
— Ни малейшего понятия.
— Черт! Черт! Черт!
— Но, — сказал Планше лукаво, — мне известно, где находится Базен.
— Как! Ты знаешь, где Базен?
— Да, сударь.
— Где же он?
— В соборе Богоматери.
— А что он делает в соборе Богоматери?
— Он там причетник.
— Базен причетник в соборе Богоматери! Ты в этом уверен?
— Вполне уверен. Я его сам видел и говорил с ним.
— Он, наверное, знает, где его господин!
— Разумеется.
Д’Артаньян подумал, потом взял плащ и шпагу и направился к двери.
— Сударь, — жалобно сказал Планше. — Неужели вы меня покинете? Подумайте, мне ведь больше не на кого надеяться.
— Но здесь не станут тебя искать, — сказал д’Артаньян.
— А если сюда кто войдет? — сказал осторожный Планше. — Никто не видел, как я вошел, и ваши домашние примут меня за вора.
— Это правда, — сказал д’Артаньян. — Слушай, знаешь ты какое-нибудь провинциальное наречие?
— Лучше того, сударь, я знаю целый язык, — сказал Планше, — я говорю по-фламандски.
— Где ты, черт возьми, выучился ему?
— В Артуа, где я сражался два года. Слушайте: «Goeden morgen, myn heer! Ik ben begeeray te weeten the ge sond hects omstand».
— Что это значит?
— «Добрый день, сударь, позвольте осведомиться о состоянии вашего здоровья».
— И это называется язык! — сказал д’Артаньян. — Но все равно, это очень кстати.
Он подошел к двери, кликнул слугу и приказал позвать прекрасную Мадлен.
— Что вы делаете, сударь, — вскричал Планше, — вы хотите доверить тайну женщине!
— Будь покоен, она не проговорится.
В эту минуту явилась хозяйка. Она вбежала с радостным лицом, надеясь застать д’Артаньяна одного, но, заметив Планше, с удивлением отступила.
— Милая хозяюшка, — сказал д’Артаньян, — рекомендую вам вашего брата, только что приехавшего из Фландрии: я его беру к себе на несколько дней на службу.