— Что касается меня, — сказал Базен, — то он был до такой степени плотно закутан в свой плащ, что я совершенно не мог рассмотреть его лица. Теперь я пойду доложить о вас; может быть, мне и посчастливится.
— Не нужно. Мы отложим свидание с господином коадъютором до другого раза, не так ли, Атос?
— Как вам будет угодно, — сказал граф.
— Да, ему нужно обсудить слишком много важных дел с этим господином де Брюи.
— Должен ли я сказать ему, что вам было угодно посетить архиепископский дворец?
— Нет, не стоит, — сказал Арамис. — Пойдемте, Атос.
И оба друга, протискавшись сквозь толпу лакеев, вышли из дворца, провожаемые Базеном, который почтительно отвешивал им поклоны.
— Ну что, — спросил Атос, когда оба они уже были в лодке, — согласны вы теперь со мной, мой друг, что мы оказали бы медвежью услугу всем этим господам, задержав Мазарини?
— Вы воплощенная мудрость, Атос, — отвечал Арамис.
Всего более поразило обоих друзей, что французский двор проявил так мало интереса к страшным событиям, совершившимся в Англии, тогда как, по их мнению, эти события должны были приковать внимание всей Европы.
В самом деле, не считая несчастной вдовы и сироты принцессы, плакавших в одном из закоулков Лувра, никто, казалось, не думал о том, что был когда-то на свете король Карл I и что король этот только что казнен на эшафоте.
Оба друга, условившись встретиться на следующий день в десять часов, расстались. Несмотря на позднее время, Арамис заявил, что должен сделать несколько неотложных визитов, и предоставил Атосу вернуться в гостиницу одному.
На следующий день, ровно в десять часов, они встретились. Атос вышел из гостиницы чуть свет, уже в шесть часов утра.
— Ну, что у вас нового? — спросил Атос.
— Ничего. Д’Артаньяна никто не видел, и Портос тоже не появлялся. А у вас?
— Тоже ничего.
— Черт возьми! — воскликнул Арамис.
— Действительно. Это запоздание непонятно: они отправились кратчайшей дорогой и должны были прибыть раньше нас.
— Прибавьте к этому, — заметил Арамис, — что нам хорошо известна порывистость д’Артаньяна; он не из тех людей, которые стали бы терять время, зная, что мы ждем его.
— Если помните, он рассчитывал быть здесь пятого.
— А сегодня девятое. Сегодня вечером срок истекает.
— Что вы намерены делать, — спросил Атос, — если сегодня не будет никаких вестей?
— Черт возьми! Отправиться разыскивать его.
— Хорошо, — сказал Атос.
— А Рауль? — спросил Арамис.
Легкое облачко омрачило лицо графа.
— Рауль сильно беспокоит меня, — ответил он. — Он вчера получил письмо от принца Конде; он поехал к нему в Сен-Клу и с тех пор не возвращался.
— Вы не видели госпожу де Шеврез?
— Я не застал ее. А вы, Арамис, как будто должны были посетить госпожу де Лонгвиль?
— Я был у нее.
— Ну и что же?
— Тоже не застал. Но она по крайней мере оставила свой новый адрес.
— Где же она?
— Угадайте.
— Как могу я угадать, где находится в полночь, — так как я предполагаю, что вы отправились к ней вчера, расставшись со мной, — где находится в полночь самая очаровательная и самая деятельная изо всех фрондерок?
— В ратуше, мой милый.
— Как, в ратуше? Разве ее избрали мэром?
— Нет, но она на время стала королевой Парижа, и так как она не решилась сразу поселиться в Пале-Рояле или в Тюильри, то переехала в ратушу, где и собирается подарить милейшему герцогу наследника или наследницу.
— Вы ничего не говорили мне об этом обстоятельстве, Арамис, — сказал Атос.
— Ба! В самом деле? Простите, это простая забывчивость с моей стороны.
— А теперь, — спросил Атос, — чем мы займемся до вечера? Мы, кажется, обречены на бездействие?
— Вы забыли, мой друг, что у нас есть неотложное дело.
— Какое и где именно?
— В Шарантоне, черт побери! Я надеюсь встретить там некоего господина де Шатильона, которого ненавижу с давних пор.
— Почему?
— Потому что он брат некоего Колиньи.
— Ах, правда… Я совсем было забыл… Это тот, который возомнил о себе, что он ваш соперник. Он был жестоко наказан за свою дерзость, мой друг. Поистине, это должно было бы удовлетворить вас.
— Да, но что поделаешь? Это меня не удовлетворяет. Я злопамятен. Это единственное, что во мне есть от церкви. Впрочем, вы сами понимаете, Атос, что совсем не обязаны сопровождать меня.
— Полноте, — сказал Атос, — вы шутите.
— В таком случае, мой друг, если вы действительно решились отправиться вместе со мною, нам нельзя терять времени. Я слышал барабанный бой, встретил несколько пушек и видел на площади у ратуши горожан, строившихся в боевой порядок; по всей вероятности, сражение произойдет возле Шарантона, как это вчера предсказывал герцог Шатильон.
— А мне казалось, что ночные переговоры несколько охладили воинственный пыл.
— Да, конечно, но драться все будут, хотя бы для того, чтобы лучше замаскировать эти переговоры.
— Бедные французы! — сказал Атос. — Они идут на смерть для того, чтобы Седан был возвращен герцогу Бульонскому и чтобы господин де Бофор стал пожизненным адмиралом, а коадъютор — кардиналом.
— Полноте, полноте, дорогой мой! — сказал Арамис. — Сознайтесь, что вы не философствовали бы на эту тему, если бы Рауль ваш не был замешан во всей этой сумятице.
— Может быть, вы и правы, Арамис.
— Итак, направимся туда, где происходит сражение; это будет верным средством найти д’Артаньяна, Портоса, а может быть, и Рауля.
— Увы! — сказал Атос.
— Друг мой, — сказал Арамис, — так как мы теперь в Париже, то, мне кажется, вы должны бросить привычку поминутно вздыхать. Война так война, мой милый Атос. Разве вы уже перестали быть военным и сделались духовным лицом? А! Поглядите-ка, вот маршируют горожане; разве это не увлекательно? А этот капитан, посмотрите, у него совсем военная выправка!
— Они выходят из улицы Мутон.
— Барабанщик впереди. Совсем как настоящие солдаты. Да взгляните же на этого молодца, как он раскачивается да выставляет грудь колесом.
— Ого! — воскликнул Гримо.
— Что такое? — спросил Атос.
— Планше, сударь.
— Вчера он был лейтенантом, — сказал Арамис, — сегодня он капитан, а завтра будет полковником. Через неделю этот молодчик станет маршалом Франции.
— Порасспросим-ка его, — сказал Атос.
Они подошли к Планше, который, гордясь тем, что его видели во время исполнения им служебных обязанностей, с важным видом объяснил, что ему дано приказание занять позицию на Королевской площади вместе с двумястами людей, составляющими арьергард парижской армии, и оттуда двинуться к Шарантону, когда явится надобность.
Так как Атос и Арамис направлялись в ту же сторону, они примкнули к маленькому отряду. Планше довольно ловко проделал несколько маневров со своими людьми на Королевской площади и в конце концов построил их в арьергарде длинной цепи горожан, расположившихся вдоль улицы Сент-Антуан в ожидании сигнала к бою.
— Денек будет жаркий, — воинственным тоном заявил Планше.
— Да, конечно, — ответил Арамис. — Но только неприятель отсюда далеко.
— Ничего, сударь, — сказал один из солдат, — скоро расстояние сократится.
Арамис поклонился, потом, обернувшись к Атосу, сказал:
— Меня не соблазняет располагаться лагерем вместе с этими людьми на Королевской площади. Едем вперед: мы увидим все гораздо лучше.
— Кроме того, господин Шатильон не явится искать вас на Королевской площади! Итак, вперед, мой друг!
— Да ведь и вы собирались сказать два слова господину де Фламарану?
— Друг мой, — сказал Атос, — я решил не вынимать шпагу из ножен, пока меня не заставят это сделать.
— С каких это пор?
— С той минуты, как я вынул из ножен кинжал.
— Вот что! Вы все еще вспоминаете господина Мордаунта. Не хватает, дорогой мой, чтобы вы терзались угрызениями совести из-за того, что его убили.