— А, понимаю: вы окружены нищими, знаться с которыми для вас унизительно…
Портос слегка побледнел и осушил огромный стакан вина со своего виноградника.
— Нет, не то, — сказал он, — скорее наоборот. Эти мелкопоместные дворянчики, которые все имеют кой-какие титулы и считают себя потомками Фарамонда, Карла Великого или по меньшей мере Гуго Капета. Так как я был новоприбывший, я должен был первый к ним ехать, вначале я так и делал; но вы знаете, мой милый, госпожа дю Валлон… (здесь Портос словно поперхнулся) госпожа дю Валлон была сомнительная дворянка. Первый раз она была замужем, — мне кажется, д’Артаньян, вам это известно, — за стряпчим; это, по их мнению, было отвратительно. Они так и выразились: «отвратительно». Вы понимаете, за такое выражение можно убить тридцать тысяч человек. Я убил двоих; это заставило остальных замолчать, но не принесло мне их дружбы. Так что теперь я лишен всякого общества; живу один, скучаю, дохну с тоски.
Д’Артаньян улыбнулся; он знал теперь слабое место и готовил удар.
— Но в конце концов, — сказал он, — вы же сами дворянин и женитьба не отняла у вас дворянства.
— Да, но, понимаете, я не принадлежу к исторической знати, как, например, Куси, довольствовавшиеся титулом «сир», или Роганы, которые не хотели быть герцогами; я вынужден уступать этим людям, которые все графы и виконты; в церкви, на всех церемониях, всюду они пользуются преимуществами передо мною, и я ничего с этим не могу поделать. Ах, если б только я был…
— Барон, не так ли? — окончил д’Артаньян фразу приятеля.
— Ах! — воскликнул Портос, просияв. — Ах, если б я был барон!
«Отлично, — подумал д’Артаньян, — тут успех обеспечен».
— А знаете, дорогой друг, — сказал он Портосу, — этот-то титул, которого вы так желаете, я и привез вам сегодня.
Портос подпрыгнул так, что все кругом затряслось; две-три бутылки, потеряв равновесие, скатились со стола и разбились. Мушкетон прибежал на шум, и в дверях появился Планше с набитым ртом и салфеткой в руках.
— Вы меня звали, монсеньор? — спросил Мушкетон. Портос сделал знак Мушкетону подобрать осколки стекла.
— Я рад видеть, — сказал д’Артаньян, — что этот славный малый по-прежнему при вас.
— Он мой управляющий, — ответил Портос. — Он умеет-таки обделывать свои делишки, этот мошенник, сразу видно, — сказал он громко, — но, — прибавил он, понижая голос, — он мне предан и не покинет меня ни за что на свете.
«И притом зовет тебя монсеньором», — подумал д’Артаньян.
— Можете идти, Мустон, — сказал Портос.
— Вы сказали Мустон? Ах да, понимаю, сокращенное имя, Мушкетон — это слишком длинно!
— Да, и к тому же от этого имени за целую милю пахнет казармой. Однако мы говорили о деле, когда вошел этот дуралей.
— Да, — сказал д’Артаньян. — Но отложим разговор до другого времени, а то ваши люди могут что-нибудь пронюхать: быть может, тут есть шпионы. Вы понимаете, Портос, это дело важное.
— Черт побери! — проговорил Портос. — Что ж, пойдемте прогуляться по парку, для пищеварения.
— С удовольствием, — сказал д’Артаньян.
Так как плотный завтрак подошел к концу, они отправились осматривать великолепный сад. Каштановые и липовые аллеи окружали участок по крайней мере десятин в тридцать. В садках, обсаженных частой живой изгородью, резвились кролики, играя в высокой траве.
— Честное слово, — сказал д’Артаньян, — парк у вас так же великолепен, как и все остальное; а если у вас в прудах столько же рыбы, сколько кроликов в садках, то вы должны быть счастливейшим человеком в мире, разве что вы разлюбили охоту и не сумели пристраститься к рыбной ловле.
— Рыбу ловить, мой друг, я предоставляю Мушкетону: это мужицкое удовольствие. Охотой же я иногда занимаюсь, другими словами, когда я скучаю, то сажусь здесь на мраморной скамейке, приказываю подать мне ружье, привести Гредине — это моя любимая охотничья собака — и стреляю кроликов.
— Это очень весело, — сказал д’Артаньян.
— Да, — ответил со вздохом Портос, — это очень весело.
Д’Артаньян уже перестал считать вздохи Портоса.
— Потом, — прибавил Портос, — Гредине их отыскивает и сам относит к повару: он хорошо выдрессирован.
— Какой чудесный пес! — сказал д’Артаньян.
— Но оставим Гредине, — продолжал Портос. — Если хотите, я вам его подарю, он мне уже надоел; вернемтесь теперь к нашему делу.
— Извольте, — сказал д’Артаньян. — Но, дорогой друг, чтобы вы не могли потом упрекнуть меня в вероломстве, я вас предупреждаю, что вам придется совершенно изменить образ жизни.
— Как так?
— Снова надеть боевое снаряжение, подпоясать шпагу, подвергаться опасностям, оставляя подчас в пути куски своей шкуры, — словом, зажить прежнею жизнью, понимаете?
— Ах, черт возьми! — пробормотал Портос.
— Да, я понимаю, что вы избаловались, милый друг; вы отрастили брюшко, рука утратила прежнюю гибкость, которую, бывало, вы не раз доказывали гвардейцам кардинала.
— Ну, рука-то еще не плоха, клянусь вам, — сказал Портос, показывая свою ручищу, похожую на баранью лопатку.
— Тем лучше.
— Значит, мы будем воевать?
— Ну разумеется.
— А с кем?
— Вы следите за политикой, мой друг?
— Я? И не думаю.
— Словом, вы за кого: за Мазарини или за принцев?
— Я просто ни за кого.
— Иными словами, вы за нас? Тем лучше, Портос, это выгоднее всего. Итак, мой милый, я вам скажу: я приехал от кардинала.
Это слово оказало такое действие на Портоса, как будто был все еще 1640 год и речь шла о настоящем кардинале.
— Ого! Что же угодно от меня его преосвященству?
— Его преосвященство желает, чтоб вы поступили к нему на службу.
— А кто сказал ему обо мне?
— Рошфор. Помните?
— Еще бы, черт возьми! Тот самый, что, бывало, так досаждал нам, по чьей милости нам пришлось столько гонять по проезжим дорогам! Тот, кого вы трижды угостили шпагой, и ему, можно сказать, не зря досталось!
— Но знаете ли вы, что он стал нашим другом? — спросил д’Артаньян.
— Нет, не знал. Он, видно, незлопамятен.
— Вы ошибаетесь, Портос, — возразил д’Артаньян, — это я незлопамятен.
Портос не совсем понял эти слова, но, как мы знаем, он не отличался сообразительностью.
— Так вы говорите, — продолжал он, — что граф Рошфор говорил обо мне кардиналу?
— Да, а затем королева.
— Королева?
— Чтобы внушить нам доверие к нему, она даже дала ему знаменитый алмаз, помните, который я продал господину Дезэссару и который, не знаю каким образом, снова очутился в ее руках.
— Но мне кажется, — заметил Портос со свойственным ему неуклюжим здравомыслием, — она бы лучше сделала, если б возвратила его вам.
— Я тоже так думаю, — ответил д’Артаньян. — Но что поделаешь, у королей и королев бывают иногда странные причуды. А так как в конце концов в их власти богатство и почести и от них исходят деньги и титулы, то и питаешь к ним преданность.
— Да, питаешь к ним преданность… — повторил Портос. — Значит, в настоящую минуту вы преданы?..
— Королю, королеве и кардиналу. Более того, я поручился и за вас.
— И вы говорите, что заключили некоторые условия относительно меня?
— Блестящие, мой дорогой, блестящие. Прежде всего у вас есть деньги, не так ли? Сорок тысяч ливров дохода, сказали вы?
Портос вдруг встревожился.
— Ну, милый мой, — сказал он, — лишних денег ни у кого не бывает. Наследство госпожи дю Валлон несколько запутано, а я не мастер вести тяжбы, так что и сам перебиваюсь, как могу.
«Он боится, что я приехал просить у него взаймы», — подумал д’Артаньян.
— Ах, мой друг, — сказал он громко, — тем лучше, если у вас заминка в делах.
— Почему: тем лучше? — спросил Портос.
— Да потому, что его преосвященство даст вам все земли, деньги, титулы.
— А-а-а! — протянул Портос, вытаращив глаза при последнем слове д’Артаньяна.