Когда два дня спустя мы возвращались на базу после погружения, Тежу преподнесла мне еще один сюрприз. Как ни старался капитан «Файала» поспеть в порт до начала отлива, мы опоздали: отлив успел набрать силу, да еще после недавно прошедших дождей воды в реке значительно прибавилось; нам пришлось встать на якорь в ожидании, пока течение ослабеет. Насколько я могу судить, скорость его была не меньше 8 узлов. Мы же никогда не буксировали батискаф со скоростью выше 4 узлов. Буксирный трос, на конце которого плясал и рвался «ФНРС-ІІІ», надраился до предела, и полуклюз буквально перетирал его: трос был пеньковый. Буксирный трос мог в любую минуту лопнуть. Чтобы спасти положение, капитан «Файала» решил лечь в дрейф. Но спустить шлюпку, чтобы подойти к батискафу, им не удалось. Тогда один португальский матрос решил рискнуть: проделав над бурными водами Тежу серию гимнастических трюков, от которых даже у нас захватывало дух, он по буксирному тросу перебрался на батискаф и протянул еще один трос, стальной.
Так что маневры, связанные с выходом в море и возвращением в порт, оказались нелегким делом, особенно поначалу. Но зато три первых погружения, в которых участвовал профессор Перес, прошли спокойно и оказались плодотворными. Программа предусматривала две серии погружений: в августе — на юге от устья Тежу с целью исследования сетубальского каньона и позже — на севере, близ границы материковой отмели. В обществе Переса я проделал первую серию: 8 августа батискаф погрузился на глубину 620 метров, 16 августа — 1160 метров и 23 августа — 1680 метров.
Доктор Руиво из Лиссабонского института биологии моря рассчитывал на два погружения в сентябре, на границе материковой отмели.
Подробное хронологическое описание этих погружений наскучит читателю, поэтому опишу лишь несколько картин подводного мира, продемонстрировавших нам поразительное разнообразие его обитателей в этом густо населенном районе Атлантики. Разумеется, опускаясь под воду, мы всякий раз встречали планктон, столь дорогой сердцу господина Трегубова, причем здесь он был плотнее средиземноморского; но подлинное богатство бентоса ждало нас на дне, особенно на глубине 1680 метров в каньоне Сетубал. Дно там вовсе не походило на полупустыню, какую мы привыкли видеть в районе Тулона. Прикрепленная фауна, обнаруженная нами, удивительно походила на газоны и клумбы. Распустившиеся полипы напоминали лепестки цветов: красные, сиреневые, желтые, они сверкали и переливались в лучах наших прожекторов. Актинии, морские перья, горгонарии самых различных оттенков тихо покачивались по воле подводных течений, точно прекрасные цветы, ласкаемые ветерком.
На глубине 1160 метров я с удивлением обнаружил обломки скал, торчавшие из ила; местами они были покрыты крупными губками. «ФНРС-ІІІ» благополучно совершил посадку в этой новой для него местности. Немного дальше мы обнаружили мадрепоры — маленькие кораллы, живущие, наполовину погрузившись в ил.
Нас навещали рыбы; как и их средиземноморские сородичи, они вовсе не были обеспокоены нашим вторжением. Целые косяки маленьких «креветок» (эвфаузиид, как называл их профессор Перес) буквально толпились вокруг нас во время погружения на глубину 620 метров. Их были тысячи; привлеченные, по-видимому, светом, они кружились в лучах прожекторов, точно мотыльки вокруг фонаря: то пикировали, то, взмучивая ил, снова взмывали кверху; не было никакой возможности избавиться от них. Самое большее, что нам удавалось, это переманивать их с места на место, включая и выключая разные группы прожекторов. Они, наверное, испытывали к «ФНРС-ІІІ» самые дружеские чувства, но из-за них мы были лишены возможности наблюдать других обитателей подводного мира. Несколько рыб, впрочем, появилось в поле зрения — они пробирались между креветками, несомненно, закусывая ими по дороге. Полагаю, что для многих креветок тот день был счастливейшим в жизни днем,— иначе зачем бы они стали следовать за нами до самой поверхности? Нескольких из них я увидал уже палубы, когда отдраив люки, мы покидали батискаф. Да, жаль, что у нас тогда не было хотя бы простенького невода.
В дальнейшем мы не встречали больше этих эвфаузиид, но зато нам всегда попадались большие розовые креветки с длинными антеннами, отогнутыми назад. Обычно они плавают на спине, вытянув антенны вдоль тела и скользя, словно лыжники, по невидимым склонам. Особенно позабавила и одновременно заинтриговала нас креветка, которую мы застали на куче дроби, сброшенной нами при погружении. Вытянув ножки кверху, эта креветка с явным наслаждением извивалась, кувыркалась, чесалась — в точности, как молодой пес, катающийся на куче гравия.